Я закрыл КПСС - Евгений Вадимович Савостьянов
Забегая вперед, скажу: по моим наблюдениям, он обладал очень высокой способностью к саморазвитию. Настолько высокой, что часто заставал собеседников врасплох — неожиданными и разумными, а порой и парадоксальными соображениями, даже тогда, когда от него не ждали вменяемых суждений. Не имея подготовки в гуманитарной сфере, он не размышлял о глубинных причинах кризиса, который, будучи руководителем-практиком, наблюдал ежедневно. Разрушение социалистической системы и советского железного занавеса были ему поначалу абсолютно чужды и непонятны, обрушились на него волей рока. Но до 1994 года он вникал, осваивал новые идеи на удивление быстро и менялся стремительно.
Так что и Попов, и я сильно ошибались, когда, выйдя с очередного совещания у Ельцина, где он нес какую-то ахинею про совершенствование социализма, я спросил: «Он что, правда такой дурак?», а Попов характерно зажмурился и быстро-быстро закивал головой.
В общем, мое личное отношение к Борису Николаевичу было неоднозначным.
Впервые после Свердловска я услышал о нем в Кемеровской области, где местное начальство сетовало: «Только начали привыкать к новому секретарю ЦК по строительству, как его на Москву бросили». Это, стало быть, декабрь 1985 года, когда Горбачёву удалось спихнуть одного из своих конкурентов и недоброжелателей, главного московского коммуниста Виктора Гришина. Потом пошли слухи о жесткости Ельцина к московской партноменклатуре, даже доведшей до самоубийства двух районных партруководителей. (В России это, конечно, не в диковинку. Покойный мой брат Саша был свидетелем, как в люто-студеную зиму 1976–1977 годов после разговора с «милейшим» премьер-министром Косыгиным сполз в кресле с инфарктом начальник одной из московских теплоэлектростанций.) Воспринимал это отстраненно — их партийные разборки меня мало волновали. Когда весной в неожиданно теплые денечки потекли ручьи от стремительно таявшего снега и пришло указание Ельцина вывести сотрудников непроизводственных организаций колоть лед и разбрасывать снег (которые и сами бы растаяли дня через три-четыре) мы дружно сказали: «Ну и дуболом».
После его выступления осенью 1987 года на пленуме ЦК КПСС с критикой политики Горбачёва стал стремительно формироваться миф о Ельцине как о «защитнике сирых и убогих», борце за правду. О долгожданном герое, который встряхнет страну и перейдет от горбачевских словес к делу, разгонит зажравшихся и восстановит справедливость. По Москве пошли самодельные «стенограммы» его выступления, весьма далекие от подлинного. Автором этой чрезвычайно эффективной подделки был Михаил Полторанин, в то время один из ведущих политических советников-наставников Ельцина (вместе с Геннадием Бурбулисом, Гавриилом Поповым, Юрием Афанасьевым).
Я наблюдал его стремительную эволюцию из правоверного и слегка наивного партбосса в икону и надежду популистов, потом — в лидера антикоммунистического движения, народного героя и революционного лидера, потом — в самовластного хозяина России. Дважды он меня снимал с должности, но в критический для него момент на меня же и возложил громадную ответственность, об этом — далее.
Так уж вышло, что борьбу с коммунизмом в конце концов возглавил человек, мало к ней готовый и набиравший необходимые знания уже в процессе. Уверен, будь щедрее судьба к России, не было бы лучше сочетания, чем президент Сахаров и Ельцин — премьер. Но такое сочетание было невозможно в принципе. Как писал о себе он сам: «Я никогда не был заместителем».
Вернемся, однако, в Дом политпросвета, 2 мая 1989 года.
По окончании заседания, когда все уже высказались, когда пиршество раскрепощенных интеллектов завершилось, Анатолий Шабад подвел меня к Сахарову, который, в свою очередь, познакомил нас с Поповым. При этом Толя воодушевленно-радостно спросил:
— Ну как? (В подтексте было: вот как здорово!)
— Ужасно, — ответил я и пояснил: — Все, что здесь обсуждается, остается в кругу высоколобых московских интеллектуалов. Все это умно, свежо. Но партаппарату ничего не стоит на съезде разыграть привычную схему: вот, опять избалованные москвичи выпендриваются[37]. Вы сразу окажетесь в изоляции и не сможете сыграть заметной роли.
— И что же делать?
— Давайте по итогам каждого такого семинара начнем составлять информационные бюллетени и по отлаженной академической цепочке рассылать уже избранным депутатам по всему Союзу, да еще с обратным контактным адресом Дома ученых. Во-первых, ваши наработки станут предметом предварительного обсуждения. Во-вторых, многие захотят поделиться своими идеями и, следовательно, станут если не единомышленниками, то уж, во всяком случае, собеседниками.
На том и порешили. Я, Собянин и Шабад стали редколлегией бюллетеня. КИАН получил новый смысл и задачи. В борьбе с коммунизмом был сделан немаловажный шаг вперед — за пределы Московской кольцевой автодороги.
Работа в Доме ученых закипела. Писали бюллетени, печатали на нашем компьютере, разносили экземпляры по своим институтам и там всеми правдами и неправдами размножали (кто ценой шоколадки и силами институтских машинисток, кто ценой пол-литра водки на местном ротапринтном станке). Потом все это собиралось в нашей комнатенке и, в основном, нарочными рассылалось по академическим институтам и вузам СССР. А там уж наши товарищи, кто как мог, доносили бюллетени до депутатов, вторую группу которых доизбрали 14 мая.
Дом ученых превратился в подобие Республиканского клуба (впрочем, далеко не единственного, то тут, то там возникали «Центры за перестройку», «Депутатские клубы» и т. п.). Но поскольку здесь бывали такие знаковые персоны, как Андрей Сахаров, Гавриил Попов и другие, политические мероприятия в Доме Ученых становились нерядовыми событиями.
С приближением Первого Съезда народных депутатов СССР яростность дискуссий нарастала, и было ясно, что просто на идеях работу не вытянуть. Но что делать? Весь аппарат подготовки съезда в руках Горбачёва. Как захочет, так его и оркеструет. Мы ломали голову до тех пор, пока…
13 или 14 мая утром Юля походя спросила:
— Слушай, а вы будете перед съездом проводить такое же совещание, как тогда, в ФИАНе, перед выборами в Академии наук?
Я хлопнул себя по лбу: идиот! Как эта мысль не пришла в голову?!
В тот же день рассказал об идее жены коллегам в Доме ученых. Встретили на ура. Однако тут же возник вопрос. Хорошо, связи с подавляющим большинством депутатов мы установили. А зачем приглашать всех? Нужны только единомышленники, с которыми можно вместе вырабатывать стратегию и тактику противостояния партаппарату.
Решение нашел Анатолий Шабад. Он предложил направить пригласительное письмо всем депутатам, но такое по содержанию, чтобы оно буквально отшвыривало людей, придерживающихся консервативных, прокоммунистических взглядов. Он же и набросал проект письма, которое после небольших правок стремительно разлетелось по всему СССР.
Мы приглашали уважаемых депутатов принять участие в митинге (формально — встрече депутатов с избирателями) в Лужниках 21 мая, а потом, 22–24 мая, провести трехдневную подготовку к открытию съезда, отрабатывая процедуры, вопросы, повестку, чтобы не позволить партаппарату превратить съезд в фарс.
И — новый виток активности. Заказать залы (три на три разных дня, зная «милую» привычку властей закрывать залы под надуманными предлогами), определить ведущих (по два депутата
