Наше неушедшее время - Аполлон Борисович Давидсон
27 марта вышел указ об амнистии тех осужденных за уголовные преступления, кому присудили не больше пяти лет. Освободили больше миллиона человек.
3 апреля – постановление о реабилитации и освобождении лиц, арестованных по «делу о врачах-вредителях». В тот же день было принято постановление о результатах проверки обстоятельств убийства С.М. Михоэлса, о привлечении к уголовной ответственности уже уволенных: заместителя министра госбезопасности и министра госбезопасности Белоруссии. Отменен приказ о награждении орденами и медалями участников убийства Михоэлса.
4 апреля МВД официально сообщило о реабилитации всех привлекавшихся по «делу врачей».
9 мая признали «порочной» практику доверия к анонимным доносам.
23 декабря Верховный суд СССР вынес смертельный приговор не только Л.П. Берии, но и шести руководителям органов госбезопасности. Приговор приведен в исполнение.
В 1953 году освобождена из заключения почти половина всех заключенных.
И все это – за несколько месяцев!
В 1954-м аппарат Совета министров сократили в два раза.
18 июля реабилитированы арестованные по «ленинградскому делу».
В 1955-м Советская армия сокращена на 640 тысяч человек.
22 ноября 1955-го отменен приговор членам Еврейского антифашистского комитета.
14 января 1956 года советские вооруженные силы сокращены на 1,2 млн человек.
30 января – начало массовой реабилитации репрессированных.
25 февраля – доклад Хрущёва на закрытом заседании ХХ съезда партии: «O культе личности и его последствиях».
28 апреля – Указ о снятии «режима спецпоселения с депортированных народов». Иными словами, пять кавказских народов, крымские татары и немцы Поволжья, сосланные во время войны, могли уезжать из мест ссылки. Но это еще не означало восстановления ликвидированных республик.
Были и решения, теперь уже позабытые, но для тогдашней молодежи важные: в 1955-м возвращено совместное обучение девочек и мальчиков в школах, отмененное во время войны. А в 1956-м отменена введенная еще до войны плата за обучение в старших классах школы, в средних специальных и высших учебных заведениях.
К сожалению, были во времена оттепели и иные события. Например, операция «Вихрь» – введение советских войск в Будапешт в ноябре 1956 года для подавления венгерского восстания против коммунистического режима. Или расправа с Пастернаком за его роман «Доктор Живаго».
И все же в целом тогдашние события в СССР стали началом оттепели. Началом надежд на уход от ужаса последних лет сталинизма.
* * *
С конца 1953-го я – в Москве. Аспирант сектора новой истории Института истории.
Хочу сказать о жизни в этом институте. Но, забегая вперед, – о другом важном.
В Москве в 1955-м сенсацией был выход повести Эренбурга «Оттепель». Эта повесть дала название тем переменам в нашей стране, которые стали тогда происходить. Повесть вызвала большой интерес и оживление, но и резкую критику. Ее заклеймил в печати Фрол Козлов, глава Ленинградской парторганизации, да и не только он. Но это лишь придало ей популярности.
Я совершенно случайно побывал на первом ее обсуждении в Союзе писателей. Обсуждение узкое, келейное – в секции прозы.
Все литераторы пришли вовремя, но собрание не открывали. Прошло два часа. Пошел шепот, что организаторы никак не могут добраться до высокого начальства в ЦК партии, необходимо получить инструкции: как же отнестись к этой повести, что делать. Дело считалось серьезным.
Но добраться куда надо, видимо, не смогли.
Наконец, собравшиеся потребовали все-таки начать. И тогда председатель секции Юрий Либединский сказал, что правление Союза писателей поручило секции прозы разобраться: отчего это «всеми уважаемого Илью Григорьевича постигла такая творческая неудача». Сразу же встал Сергей Антонов, член правления, и заявил, что правление такого задания не давало. Либединский, смутившись, ответил, что сам он был на даче и судит с чужих слов.
Что тут началось! Чего только ни было наговорено – с каких только сторон и позиций! Кончилось тем, что заставили говорить самого Эренбурга. Он произнес буквально две фразы:
– Вы все видели, что тут происходило. Каждый делает свои выводы.
Собрание показало, какой разброд царил в обществе. В перерыве я подошел к Эренбургу, выразил ему свою поддержку.
* * *
А в Институте истории на первом заседании, где я был, обсуждалась статья Альберта Захаровича Манфреда. Спокойно. Оживление наступило после того, как кто-то назвал ее публицистичной. Альберта Захаровича это задело за живое. Реагировал он бурно: защищал право историка на свой собственный, не какой-то безликий, широко утвердившийся сейчас стиль.
– Я, – сказал он, – учусь стилю у Анатоля Франса.
Существо статьи Манфреда, наверно, интересовало не всех. Но манера и стиль исторических работ – это близко каждому. И разгорелась дискуссия. Историки Франции – Борис Фёдорович Поршнев, Фёдор Васильевич Потёмкин, Александр Иванович Молок, Энна Адольфовна Желубовская, приехавший из Одессы Вадим Сергеевич Алексеев-Попов – все высказались не только о проблемах стиля вообще, но и о языке Анатоля Франса.
И почти у каждого, что меня поразило, нашлось, что сказать.
Это было одно из первых таких искренних и оживленных обсуждений в Институте истории. Можно ли было всего лишь несколькими месяцами раньше публично сказать: «Я учусь стилю у Анатоля Франса»?
Учиться можно было только у «классиков марксизма-ленинизма».
Сталина уже нет, и языки чуть-чуть развязались после многих лет молчания или казенных слов.
Институтская жизнь стала очень интересной. На Волхонке, 14, в бывшем голицынском особняке, где когда-то останавливалась Екатерина II, находились гуманитарные институты: истории, экономики, философии. Крупнейшие гуманитарные диспуты проходили в этих стенах в огромном конференц-зале. Дискуссии были самые разнообразные. Выступали и те, кто возвращался, отсидев долгие годы.
Объявления обо всех наиболее важных заседаниях вывешивались у входа в здание. Там поначалу висела и мемориальная доска о том, что тут выступал Сталин. Потом доску оттуда убрали, перенесли в конференц-зал.
Интересных людей в Институте и вокруг Института – много. Лучшие историки страны.
Конечно, и тут не без смеха. Ученый секретарь института, собрав нас, аспирантов, вещала:
– Ведь вам же даны такие возможности! Изучайте языки, какие хотите. А ведь никто не подал заявок ни на канадский язык, ни на австрийский.
А научная руководительница одного аспиранта-американиста спросила его:
– На каком языке говорят эти ваши американские негры?
На обсуждении рукописи книги Льва Слёзкина новый сотрудник, только что переведенный в институт из ЦК партии, возмутился:
– Вот тут у автора полно цитат разных авторов, с разных языков. Надо все это проверить.
– Ну, что ж, проверяйте.
– Но я же этих языков не знаю!
Были и присланные в институт выпускники Академии общественных наук. Один из них взял тему о бактериологической войне, которую американцы якобы вели в Корее.
Но таких людей в институте было
