Борис Ширяев - Неугасимая лампада
Каких только неожиданностей, несуразностей, нелепостей не встречалось на Соловках в те неустойные годы!
* * *Научная работа соловецких каторжников не ограничивалась музеем и биосадом.
Одним из интереснейших персонажей каторги был восьмидесятичетырехлетний профессор Кривош-Неманич. Вся его долгая жизнь была сплошным, жадным и страстным накоплением всевозможных знаний. Родом серб, он знал около тридцати языков, в том числе древнеегипетский, древнеарийский и арамейский. Его переводы с древнеегипетского печатались в специальных журналах. Изучил он, кроме того, ряд наук, которые многими берутся в кавычки: магию, хиромантию, систематику шифров. В этой последней он достиг больших знаний и успешно выполнял специальные работы по зашифровке и расшифровке еще при императорском правительстве. Пришедшие к власти большевики также воспользовались его знаниями в этой области. Я не знаю, добровольно или по принуждению он работал у них, но скоро стряслась беда. Он был арестован, вероятно, вследствие того, что слишком многое узнал, и получил десять лет Соловков.
– Спасибо, – сказал всегда любезный и остроумный старик, – я предполагал умереть через два-три года, но теперь считаю себя обязанным дожить до девяносто четырех лет, выполняя предписание советского правительства.
На Соловки он попал с особым «паспортом», предписывавшим предоставление ему сносных условий жизни, но и строжайшую слежку за ним, даже частичную изоляцию его от других каторжан.
Эйхманс, пораженный объемом и разнохарактерностью знаний проф. Кривоша, спросил его:
– А метеорологию вы знаете?
– Интересовался, – ответил тот, – кое-что помню…
– Назначаетесь заведующим метеорологической станцией.
Метеорологическая станция на Соловках была создана монахами и успешно обслуживала монастырскую навигацию и рыболовную флотилию. Но при разгроме монастыря советами она погибла. Кривош-Неманич восстановил ее и заново оборудовал. Живя при ней в отдельном доме, в сравнительно хороших условиях, он беспрерывно находился под наблюдением. Получая пропуск в кремль, он ходил туда в сопровождении сексота, которого, между прочим, великолепно знал.
Доклады профессора Кривоша в зале соловецкой библиотеки, которые он делал там на самые разнообразные научно-популярные темы, всегда собирали много слушателей. И не только из среды интеллигенции. Он был превосходным «легким» лектором, просто и занимательно излагавшим подчас сложные вопросы науки.
Но таинственный корень славы «тридцатиязычного» профессора крылся в ином – в его познаниях в области хиромантии. Говорили, что он за несколько месяцев до расстрела предсказал «смерть от пули» первому властителю Соловков – Ногтеву. На мои вопросы об этом сам Кривош всегда отшучивался, не говоря ни да, ни нет. То, что он предрек автору этих строк (между прочим, предстоящую эмиграцию и даже жизнь в Италии, о чем я не смел, конечно, и мечтать на Соловках), пока сбывается. Сам он к этой науке относился вдумчиво и серьезно, не впадая в крайний мистицизм.
Упомянув о Соловецкой библиотеке, я должен сказать несколько слов и о ней. К 1927 году ее фонды превышали тридцать тысяч томов. Их основой были книги, выделенные библиотекой Бутырской тюрьмы, но в 1925 году, во время бурного расцвета Соловецкой каторжной культуры, захватившего и начальника лагеря Эйхманса, он, по настояниям Когана, потребовал от НКВД присылки большого количества книг, и из Москвы прибыло несколько реквизированных частновладельческих и коммерческих библиотек. Цензура была возложена на того же Когана, но он, воспитанный еще в старых традициях революционного подполья, провел ее более чем поверхностно, выделив в особый закрытый фонд лишь несколько десятков томов, выдававшихся все же по особому разрешению ВПЧ. Таким образом, в Соловецкой библиотеке можно было получить книги, уже изъятые на материке: «Бесы» Достоевского, полное собрание статей К. Леонтьева, «Россию и Европу» Данилевского и др. Заведовал библиотекой бывший большевик и эмигрант царского времени Шеллер-Михайлов (Михайлов – партийная кличка), по прозванию «Соперник Ленина», вероятно, первый из уклонистов. Вернувшись после февраля 1917 года из Лондона в Россию и состоя членом РСДРП (б), он «разошелся во взглядах» по какому-то вопросу ни с кем иным, как с Лениным, и основал «свою партию», в которую завербовал пять или шесть человек. Финал ясен. Все члены этой «партии» были арестованы и сосланы, но несчастье преследовало незадачливого «Соперника Ленина» и дальше. ГПУ не признало реальной его «партию» и направило его не к «политическим» – членам соц. партий, жившим в прекрасных условиях в Савватьевском скиту, а на общее каторжное положение, как каэра.
Библиотечное дело он знал и вел его прекрасно. Дефектом соловецкой библиотеки было полное отсутствие в ней газет, которые (даже «Правда» и «Известия») не допускались в лагерь по распоряжению Москвы. Сведения о происходившем в мире соловчане получали лишь по скудной информации еженедельной газеты «Новые Соловки».
При библиотеке был большой читальный зал. В нем ставились доклады, читались рефераты и бывали даже диспуты. Характер докладов был двоякий: одни, читавшиеся раз в неделю, были обязательными, пропагандой на политические и антирелигиозные темы. Они бывали массовыми, и слушатели на них высылались из рот принудительно. Другой разряд составляли доклады и диспуты на свободно избранные темы. На них шли без принуждения, и часто о них даже не оповещали, а лишь регистрировали темы в ВПЧ у Неверова. На эти доклады собирался лишь небольшой кружок интеллигенции. Темы избирались чаще всего научные или литературные, мало доступные массам. Для характеристики их назову цикл докладов по истории масонства, прочтенных профессором Макаровым (умер на Соловках), по истории Соловков – доцентом Приклонским, о сокровищах Эрмитажа – художником Бразом (зам. хранителя Эрмитажа), о литературе древнего Востока – профессором Кривош-Неманичем и т. д.
Самым шумным и оживленным диспутом был имевший темой «Преступность в социалистическом обществе». На нем выступили и интеллигенты, и марксисты, и шпана. Особенно ярким было выступление Б. Глубоковского, утверждавшего, что преступность в СССР растет, принимая бытовые массовые формы и разрушая этические основы общества. Это было в 1925 году, и дальнейшая советская действительность подтвердила положения Глубоковского, но на материке в то время подобное утверждение было бы оплачено автору… Соловками. На Соловках же оно сошло благополучно и вызвало сочувственные отклики каэров и уголовников. Парадоксальны и сумбурны были те годы на Соловках.
