Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор - Ана Ховская
Федору было неудобно разговаривать с девушкой при Малайе, он поглядывал на нее и улыбался. Аня стояла в кремовом платье, в туфельках, перебросив русую косу через плечо, была необычайно хороша собой, но задумчива, как будто пришла на праздник через силу. И ещё он заметил, что на девушку засматриваются и другие мужики, и заволновался. Настя, стоявшая рядом с братом, толкала его в бок, улыбчиво подмигивая: знала его секрет, его неравнодушие к девушке. Но время проходило, а ему все не удавалось поговорить с Аней. А потом отвлекся, здороваясь с Павлом, увидел, что девушка исчезла, ушла и Малайя. Он понял, что Аня избегает его. «Что с ней происходит? Какая-то непонятная она… Не задумала ли тишком смотаться отсюда?»
***
Прошли праздники, снова будничные дни увлекли работой, все занимались своими делами. Аня затаилась, больше молчала, ожидая письма от Мани, как что-то очень важное для себя, для своего будущего. Но время шло, а ответа не было.
Она шила, вышивала, помогала в огороде, так же ходила в магазин. Но в ее жизни появилась сокровенная мечта, поддерживающая на плаву. Ложась спать, долго вертелась на лежанке, не могла уснуть, все мечтая о том, как будет добираться домой, туда, к Манечке. Денег на дорогу маловато, поэтому не отказывалась даже от самых маленьких заказов на шитье. Но не все могли расплачиваться наличностью, приносили больше продуктами: яйцами, молоком, маслом, иногда свежим мясом, соленьями. Поэтому деньги собирались трудно.
После того, как Аня сшила платья матери Федора, с ним она не виделась, да тому и некогда: работа в полях в разгаре, даже вечером не приехать пораньше. Техника была старой, часто ломалась, запчастей не достать, как ни старался председатель пробивать в районе. Негодовал на начальство, которое, спуская сверху план, не помогало решать проблемы. И то сказать, не было запчастей даже в области. Председатель иногда отправлял на базу Федора как специалиста, заранее созваниваясь со старым приятелем с просьбой помочь. Тот хоть и обещал, но не всегда удавалось выполнить обещанное: снабжение шло туговато.
Федор издергался, нервничая из-за неурядиц в колхозе, оттого что не мог видеть Аню, боясь, что кто-то опередит его в планах, увлечет девушку, уведет из-под носа или что сама она вдруг уедет из поселка. Иногда, не выдерживая, возвращаясь поздно с работы, будил Настю, спрашивая ее об Ане, не видела ли она ее, не слышно ли, чтобы кто ухаживал за девушкой. Настя посмеивалась, сердясь за то, что будит ее среди ночи. Самой тоже иногда приходилось спать урывками, потому что часто вызывали по ночам то к роженицам, то к больным. А при небольшом снабжении маленькой больнички необходимыми лекарствами помочь всем невероятно трудно. Настя тоже нервничала, но, как могла, помогала людям. И Федору она могла только сказать, что ничего ни от кого не слышала об ухаживаниях за Аней.
И все же со временем, как-то выкручиваясь на работе, Федор стал приезжать домой пораньше, но не приходить же к девушке ночью, когда та могла уже спать, способа увидеться не придумывалось. Не подкрадываться же огородами, чтобы подсмотреть в окошко за нею, хоть издалека полюбоваться.
***
Пришел день, когда по дороге в магазин Аню остановила почтальонка, два раза в неделю разносившая почту. Молоденькая Дуся, так звали ее, была горбатой, носила почтовую сумку, низко склонившись над землей, изредка поднимая голову, чтобы видеть, что впереди. Она не была заказчицей Ани, но та знала ее и жалела. Дуся дала письмо девушке и сказала, что оно пришло два дня назад, но по времени не могла принести его. Аня была рада, что никто из своих не увидел, что она наконец-то получила долгожданное известие. С нетерпением распечатала конверт и, остановившись у магазина, стала читать. То, что она прочитала, потрясло.
Маня писала, что часто болеет, еле концы с концами сводит, денег нет и взять неоткуда. Варят щи из крапивы и конского щавеля, лепешки пекут с лебедой пополам, картошки нет, жиров никаких, купить в районе не за что, хлеба почти не видят, магазина в деревне нет, а из района доставляют несколько булок, которые делят в полуразрушенной школе на всех поровну.
Народу в поселке осталось мало, в основном старые женщины, вдовы. Изловчились-то печь хлеб из лебеды, но организм же не может принимать все подряд. Похудели, многие еле ноги носят. Валя учится в школе, потом хочет учиться на медсестру. Выросла, одеть не во что, взять негде, Маня перешивает свои платья на дочь, о себе уже и не думает.
Дом, покореженный со времени войны, почти развалился, ремонтировать не за что и некому. В Раевке нет ни одного мужика, никто не вернулся с фронта, а тех, кого расстреляли в период оккупации, перезахоронили на кладбище, сказали, что установят памятник. Все было вроде с почетом, в присутствии районного начальства, военных с салютом, но вот именно после того Маня и заболела.
Нелегко приходится ей: работы по силам нет, в полях надо пахать, таская на себе плуг, так как нет ни тракторов, ни другой техники. А на полях ямы после снарядов, мин и бомбежек – трудно обойти их, выбрать место для пашни. Из района привезли двух быков, которых запрягали, пахали и старались изо всех сил беречь скотину. Не так много удается женщинам сделать за день, а время уходит, посевную давно уже надо закончить, а дело стоит. Одну из женщин выбрали председателем, семян прислали из района, но это почти ничего не решало.
Разрушенные дома никто не мог самостоятельно восстанавливать: не было сил, материала, нет тех, кто мог помочь что-либо сделать. А тут случилась беда: на очередной поляне быки наткнулись на снаряд, погибли не только они, но и две женщины-погонщицы.
Тех девчат и женщин, которые вернулись из Германии, без конца таскают в военкомат в райцентр, допрашивают, кто-то и не возвратился больше. Никто не мог понять, в чем дело, пока в деревню не вернулся один израненный мужик, который рассказал, что всех, кто был в концлагерях, в плену, считали предателями, шпионами, и таких ссылали в другие лагеря, наши, сибирские. Хотя все в деревне знали, что женщин и девчат угоняли же не по их воле, вернулись живы и слава богу. Но кому
