Петр Андреев - Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика
Кинопередвижку устанавливали в каком-то сарае. Мне, по занятости, в кино сходить не пришлось. А вот концерт, поставленный столичными артистами, смотрел. На опушке леса, а скорее кустарника, поставили рядом две грузовые машины с откинутыми бортами. Это была сцена. Мы сидели амфитеатром на земле. Исполняли песни. Возможно, пела даже Шульженко. Утверждать не могу. И под занавес исполнили отрывок из комедии «Собака на сене».
Меньше стало и тяжелых физических работ. Оборудование оборонительных линий, очевидно, подходило к концу. Но зато во много крат стало труднее переносить под открытым небом непогоду. Промокшую одежду сушили на себе. В то время мы еще не строили блиндажей для солдат. Солдаты, свободные от службы и работ, спали прямо на земле. Индивидуальные плащ-палатки служили и постелью, и укрытием. Первое время пробовали их устанавливать, чтобы скрываться от непогоды под крышей. В комплекте плащ-палатки были и подпорка, и колышки. Но палатка не прижилась. Все приложение к плащ-палатке было выброшено, и остался только плащ.
В начале второй декады сентября, при ясной погоде, начались заморозки. Ночью стало совсем неуютно. А у меня к тому же пропала шинель. Чтобы попасть на наблюдательный пункт, надо было проходить через вершину холма по закрытому переходу. Ход сообщения был вырыт не в полный профиль, и проходить надо было согнувшись, а в одном месте даже на четвереньках. Шинель мешала. Я ее снял и положил у входа в проход. А когда вернулся, шинели уже не было.
С июля и до сентября мучился без пилотки. Где-то в пути из Ташкента на фронт в вагоне у меня пропала пилотка. Скорее всего, сжевала лошадь. Пришлось ходить в каске, в то время как другие, вопреки приказу командования, позволяли себе ходить и в пилотках. Старшина бы выдал пилотку взамен утерянной, но было стыдно признаться в своей небрежности. Носить каску все время тяжело. Меня выручало то, что каска мешает работать на оптических приборах и планшете. Под этим предлогом я большую часть суток находился без головного убора. В начале сентября я торжествовал победу. Как-то, вернувшись из кино, красноармеец Саранин вручил мне пилотку, которую он снял в зрительном зале с головы деревенского мальчишки. И вот новая беда – пропала шинель. Днем еще куда ни шло, а ночью стало совсем плохо. Завернешься в плащ-палатку с головой, ляжешь в какую-нибудь борозду, полязгаешь зубами и незаметно уснешь. Ночью проснешься от холода. Плащ-палатка замерзшая, как панцирь. А одежда – гимнастерка, брюки и белье – влажная, почти мокрая от конденсата. Зубы отбивают чечетку. Поднимешься, побегаешь, пока согреешься, и снова в панцирь плащ-палатки. Простудных заболеваний в то время не бывало.
Путь в неизвестность
30 сентября ночью по тревоге дивизия оставила занимаемый рубеж и, совершив форсированный марш, приступила к погрузке в эшелоны на станции Вязьма. Эшелоны шли в южном направлении. На станциях нас почти не задерживали, но и скоростей больших поезда не развивали. В теплушках отсыпались. Погода стояла солнечная. На коротких остановках получали кашу и хлеб. Поили лошадей, запасались водой для питья и умывания, и снова в путь.
Где-то в районе Юхнова стали попадаться валяющиеся под откосами железной дороги отдельные вагоны и целые составы. На одном из перегонов под откосом лежали исковерканные вагоны с красными крестами на стенах и крышах.
В один из дней эшелон остановился на небольшой станции или на разъезде. Солдаты высыпали из вагонов, чтобы размяться. На западе со стороны солнца слышался нарастающий гул моторов. Прокатилась команда «Воздух!». Те, кто был у вагонов, бросились в ближайший кустарник или залегли на путях. Многие, находившиеся в вагонах, не успели выпрыгнуть из них, как завизжали бомбы и загрохотали разрывы. К нашему счастью, попадание было только одно – в платформу с двумя пушками и двумя зарядными ящиками.
Налет кончился. Быстро переформировали эшелон, и в путь. Потом на перегонах нас еще дважды бомбили группы самолетов по одному звену – три штуки. Попаданий ни в эшелон, ни в полотно впереди поезда не было. Состав без остановки двигался в неизвестность.
В ночь на 5 октября проехали Брянск. Никто, конечно, названия станций не объявлял. Ночью не было видно и вокзалов с надписями. Все было погружено во тьму. Названия станций (а нас интересовало, в каком направлении нас везут) мы узнавали у стрелочников или осмотрщиков подвижного состава, которые, проходя с фонарями синего цвета, хлопали крышками букс вагонов.
На рассвете поезд медленно выполз из леса на поляну. Какое-то время постоял как бы в раздумье и попятился в лес. Эшелон был поставлен под разгрузку на опушке леса. Справа вплотную к путям подступал лес, а слева – небольшая поляна. Железнодорожная насыпь низкая. Разгрузка шла быстро. Скоро всем стала известна причина спешной выгрузки – впереди взорван железнодорожный мост через реку.
Как только эшелон остановился, пронеслась команда: «Разведчики к командиру дивизиона!» Поставлена задача – установить, кто в городе. Группу разведчиков возглавил замкомандира взвода разведки старший сержант Дрегалов.
Вышли из леса. Солнце уже поднялось над горизонтом прямо по нашему курсу. Слева нитка железной дороги упирается в фермы разрушенного моста. Кругом тишина. Ничто не предвещает опасности. Но чувствуется, как тревога овладела людьми. Все сосредоточены. Оружие наготове. Патроны досланы в патронники. Курки на боевом взводе. Люди идут, затаив дыхание. До реки остается 100–150 метров. Группа делится на две части. Группа прикрытия скрывается за кустами лозняка. Короткими перебежками скрытно приближаемся к берегу реки. Вышли на берег. Команда старшего сержанта (по цепочке): «Не дышать!»
На той стороне реки прижались к берегу постройки города Карачев. На улицах, просматриваемых с нашей стороны, ни одного человека. Город как будто вымер, только где-то за постройками, левее моста, слышно урчание моторов да металлический лязг. Поступила команда: «Двигаемся по берегу влево!» Позади железнодорожного полотна где ползком, где короткими перебежками пробираемся вдоль реки. Все внимание на командира. Командир прижался к земле. Дал знак, и все замерли. Взгляд устремлен на ту сторону реки. Вот в чем дело: на том берегу, в 70—100 метрах от нас, стоял немец. По фуражке с высокой тульей и плащу можно было определить, что это офицер. Он внимательно разглядывал уткнувшиеся в дно реки фермы моста. Думаю, что только занятость мостом и сигарой избавила нас от его внимания. Левее крайних построек города, там, где слышался металлический лязг, были видны передвигающиеся танки. Шла их разгрузка с железнодорожных платформ. Немец, отшвырнув окурок сигары, ушел. Нам надо было спешить с докладом.
