Юрий Емельянов - Сталин. На вершине власти

Как писал Рыбин, в субботу, «28 февраля вместе с «соратниками» он посмотрел в Кремле кинокартину. Потом предложил всем членам Политбюро приехать на дачу. В полночь прибыли Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Остальные в силу возраста предпочли домашние постели. Гостям подали только виноградный сок, приготовленный Матреной Бутузовой. Фрукты, как обычно, лежали на столе в хрустальной вазе. Сталин привычно добавил кипяченой водой стопку «Телави», которой хватило на все застолье. Мирная беседа продолжалась до четырех утра 1 марта. Гостей проводил Хрусталев».

Изложение Хрущевым этих событий мало отличается от рассказа Рыбина, и в нем лишь подчеркивается добродушное настроение Сталина в конце затянувшегося за полночь застолья: «Когда выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошел проводить нас. Он много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Мы тоже уехали в хорошем настроении, потому что ничего плохого за обедом не случилось, а не всегда обеды кончались в таком добром тоне».

Однако этим рассказам противоречит ныне широко популяризируемая версия А. Авторханова. Ссылаясь на неких «старых большевиков», он уверял, будто Маленков, Хрущев и Булганин уехали со сталинской дачи довольно рано, но не домой, а в Кремль. «Берия, как это часто бывало, остается под предлогом согласования со Сталиным некоторых своих мероприятий. Вот теперь на сцене появляется новое лицо: по одному варианту – мужчина, адъютант Берии, а по другому – женщина, его сотрудница. Сообщив Сталину, что имеются убийственные доказательства против Хрущева в связи с «делом врачей», Берия вызывает свою сотрудницу с папкой документов. Не успел Берия положить папку перед Сталиным, как женщина плеснула Сталину в лицо какой-то летучей жидкостью, вероятно эфиром. Сталин сразу потерял сознание, и она сделала ему несколько уколов, введя яд замедленного действия. Во время «лечения» Сталина и в последующие дни эта женщина, уже в качестве врача, их повторяла в таких точных дозах, чтобы Сталин умер не сразу, а медленно и естественно».

Ныне эту старую версию соединяют с упоминанием С. Аллилуевой о молодой женщине-враче, которую она увидела у постели парализованного Сталина. Аллилуева писала: «Я вдруг сообразила, что вот эту молодую женщину-врача я знаю, – где-то я ее видела?… Мы кивнули друг другу, но не разговаривали». Утверждается, что на самом деле «молодая женщина-врач» была адъютантом Берии, что Аллилуева ее знала как сотрудницу аппарата Берии, но не смогла ее узнать в медицинском халате.

Прежде всего в этих версиях вызывает сомнение то, что Берия стал докладывать Сталину по «делу врачей». Известно, что к этому времени Берия уже давно не курировал МГБ. К «делу врачей» имели отношение Игнатьев и курировавший его Маленков. Вопреки версии Авторханова, нет никаких свидетельств того, что Берия остался на даче после ухода других гостей. Очень трудно поверить, что Хрусталев, Старостин и другие охранники не запомнили вместе с Берией мужчину или женщину. Наконец, вызывает сомнения и источник этой информации. Получается, что помимо Берии и его адъютанта на даче находилась никем не замеченная группа старых большевиков, молча наблюдавших за преступлением в течение нескольких дней.

Опровергая версию Авторханова, Рыбин писал, что, проводив последних гостей, Сталин сказал Хрусталеву: «Я ложусь отдыхать. Вызывать вас не буду. И вы можете спать». «Подобного распоряжения» Сталин, по утверждению Рыбина, «никогда не давал. Оно удивило Хрусталева необычностью. Хотя настроение у Сталина было бодрым». Противоречит версии Авторханова и внешний вид Сталина, когда его уже обнаружили в парализованном состоянии. Видимо, до потери сознания Сталин сам переоделся в пижаму, открыл себе бутылку минеральной воды, приготовил газету для чтения. Вряд ли все эти действия мог совершать человек, находившийся без сознания. Трудно поверить и тому, что никому неизвестная женщина могла попасть на тщательно охраняемую дачу под видом адъютанта Берии, а затем, переодевшись в медицинский халат, убедить охрану, что на самом деле она – врач, и умело изображать врача со 2 по 5 марта. Версия о том, что лишь С. Аллилуева могла разоблачить одетую в медицинский халат женщину-адъютанта, но она была слишком потрясена болезнью отца, чтобы решить, где она раньше видела эту особу, возможно пригодна для приключенческого фильма, но подобное редко происходит в жизни.

До сих пор завеса неизвестности скрывает события воскресенья, 1 марта 1953 года. Обычно Сталин пробуждался около полудня. В этот день несколько людей ожидали, что они повидают Сталина на даче. Собиралась навестить своего отца С. Аллилуева, но она почему-то не смогла дозвониться до «ответственного дежурного», который должен был ей сказать: «есть движение» в доме или «движения пока нет». Как отмечала Аллилуева, «когда «не было движения», то и звонить не следовало; а отец мог спать среди дня в любое время, – режим его был весь перевернут». Как утверждает С. Грибанов, 1 марта пытался дозвониться до Сталина и его сын Василий, но также безуспешно. В тот же день Хрущев ждал приглашения от Сталина на очередной обед, но так и не дождался. Скорее всего ждали таких же приглашений и другие члены бюро президиума ЦК.

По словам Рыбина, 1 марта охранники на даче «с утра все занимались положенными делами. В поддень заметили, что в комнатах все еще нет никакого движения. Это насторожило. Но заходить без вызова к вождю не полагалось. А соответствующего сигнала по-прежнему не было. Наконец полседьмого вечера в кабинете вспыхнул свет. Все облегченно вздохнули, полагая, что сейчас последует приглашение. Однако не дождались его. Охрану стала охватывать тревога: происходило явное для Сталина нарушение распорядка дня. Пусть даже воскресного». Не исключено, что Сталин встал раньше полседьмого, но по какой-то причине не вышел из комнаты. Поскольку лишь около половины седьмого вечера 1 марта в Москве становится темно, то охранники могли полагать, что до этого Сталин был жив, здоров и занимался своими делами, обходясь без электрического освещения.

Ныне нелегко установить, что происходило после того, как охранники встревожились, так как мемуары Хрущева, воспоминания Рясного в изложении Чуева и воспоминания Рыбина сильно отличаются друг от друга в описании того, кто и каким образом обнаружил причину «нарушения распорядка дня» и в какой последовательности развивались дальнейшие события.

По Рыбину, тревога охватила охрану через четыре часа после того, как зажегся свет в кабинете Сталина: «в десять тридцать охрана окончательно убедилась в скверности положения». После этого охранники некоторое время препирались, кому идти к Сталину, чтобы проверить, в каком он состоянии и под каким предлогом, но, так как к этому времени привезли почту, то охраннику Лозгачеву поручили войти с почтой в дом. Вопреки другим версиям, по рассказу Рыбина, получается, что Лозгачеву не пришлось взламывать двери или ждать приезда членов президиума ЦК для того, чтобы войти в дом. Пройдя несколько комнат, Лозгачев обнаружил Сталина не в спальне, а в малой столовой, откуда «лился свет».