Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

О создании образа через документ писал еще в 1922 году в своих обзорах «Литературная Москва» О. Мандельштам. Анализируя тогдашнюю прозу, он обратил внимание, что и Пильняк, и серапионовцы вводят в свое повествование «записные книжки, строительные сметы, советские циркуляры, газетные объявления, отрывки летописей и еще бог знает что». «Нынешних прозаиков часто называют эклектиками, то есть собирателями, — размышляет О. Мандельштам. — Я думаю, это — не в обиду, это хорошо. Всякий настоящий прозаик — именно эклектик, собиратель».

И прежде всего автор документальной литературы — это собиратель, собиратель фактов, строитель жизненной судьбы полюбившегося ему героя, героя, много сделавшего для своего Отечества. Вот почему эти книги чаще всего и лучше всего воспитывают любовь к своему Отечеству, углубляют высокое чувство патриотизма, укрепляют дружбу народов, увенчивают заслуженной славой настоящих героев. Наше настоящее уходит своими корнями в жизнь пращуров. И жанр биографии — это чаще всего рассказ о наших национальных святынях, о национальном характере в лучших его проявлениях, о национальных святынях других народов и их национальном характере. Человек без прошлого — человек без дороги, человек без памяти. И рассказ о замечательном человеке — это и рассказ о национальной истории. В лучших произведениях биографической прозы ярко звучит тема патриотизма, глубоко высвечиваются черты национального характера.

«Что значит национальная форма в искусстве? — спрашивал А. Фадеев. — Это значит прежде всего родной язык. Это значит также своеобразней для каждого народа дух и строй речи, вобравший в себя в Течение столетий народный фольклор. Это значит традиции национальной классической литературы, что особенно важно в поэзии. Это значит, наконец, тот неповторимый национальный склад характера, психологические, эмоциональные особенности народа, которые и создают неповторимый цвет и запах каждого национального искусства».

Уверен, что каждый серьезный писатель, работающий в биографическом жанре, в частности, такие, как Андре Моруа и Ирвинг Стоун, X. Пирсон (о Вальтере Скотте), А. Гулыга (Кант и Гегель), Михаил Лобанов (Островский), Ю. Селезнев (Достоевский), О. Михайлов (Суворов и Державин), Ю. Лощиц (Гончаров и Дмитрий Донской), Д. Урнов (Дефо), и многие другие (перечислить все интересное и значительное просто невозможно), прежде всего ставил перед собой эти задачи, о которых столь глубоко и проникновенно говорил в свое время Александр Фадеев.

Конечно, работая над «Жизнью Шаляпина», я побывал в старом Тифлисе, Петербурге, Нижнем Новгороде, Киеве, Одессе, Риме, Лондоне, Париже, Берлине, Севастополе, Кисловодске, походил по старой Москве… Какое это непередаваемое наслаждение походить по тем местам, где жил и творил твой герой. Но, может быть, самое интересное в работе над биографией — это встречи со старыми людьми, которые знали, помнили, любили твоего героя… Большое впечатление на меня произвели встречи с Ф. Ф. и Т. Ф. Шаляпиными и их ровесниками.

Не раз в последние годы приезжал в Россию Федор Федорович Шаляпин, сын великого русского актера и певца. Не так давно, 7 ноября 1986 года, он, пробыв в Москве и Ленинграде около двух недель, вернулся в Рим, где постоянно проживает. Приезжает он каждый раз не с пустыми, как говорится, руками, а с полными сундуками, набитыми драгоценными реликвиями, храпящими теплое прикосновение великих людей, и прежде всего — вещи, принадлежавшие его отцу.

В Москве давно шла реставрация дома, в котором жил Федор Иванович с семьей. И лет семь тому назад по этажам этого дома ходили Федор Федорович, Юрий Михайлович Слонов, сын композитора М. Слонова, друга и помощника Ф. И. Шаляпина, старые их знакомые по детским играм и забавам и вспоминали о том, что где было и что где стояло, какие обои в той или другой комнате, какие шторы и занавески… Вроде бы этот разговор был интересен только реставраторам, которые во главе с Г. Е. Духаниной плотным кольцом окружали старых друзей, но нет, этот разговор как бы передавал и атмосферу дома, семьи Ф. И. Шаляпина, которая установилась ко времени 1912–1922 годов.

И вот 6 ноября 1986 года вновь ходим по этим же этажам, всматриваемся в то, что сделано за эти четыре года. Кое-что сделано… Стоим у памятника Ф. И. Шаляпину, тихо разговариваем между собой.

— Смотрите, Федор Федорович, вот все хотят с вами сфотографироваться на память, к вам не протолкнешься.

— В конце жизни пришла эта слава, — грустно улыбнувшись, ответил Федор Федорович. — Но я — фальшивая знаменитость. Сын великого отца…

Не стал я в тот момент оспаривать его слова, уж очень явственно слышалась в его словах горечь.

И так хотелось ему возразить… Почему ж так тепло принимают Федора Федоровича Шаляпина в Советском Союзе? В Большом и Мариинском оперных театрах, в музеях Глинки и Бахрушина, в Министерстве культуры и обществе «Родина»… Повсюду цветы, улыбки, внимательные лица, как только он начинает говорить…

Конечно, он сам по себе — обаятельнейшая личность, добрейшей души человек… Но ведь мало ли добрейших и обаятельнейших, а так ведь их не принимают…

Как-то в разговоре в гостинице «Россия» он мимоходом уронил:

— Сейчас, через меня, вы прикасаетесь к моему отцу…

И я сразу вспомнил размышления Михаила Чехова о технике актерской игры: «Наблюдая игру Шаляпина, например, я всегда «подозревал», что в лучшие свои минуты на сцене он жил одновременно в двух различных сознаниях и играл, не насилуя своих личных чувств. Сын его, мой друг, Федор Федорович Шаляпин, подтвердил мои догадки. Он хорошо знал своего отца как художника, много беседовал с ним и глубоко проникал в его душу. Вот что сказал он мне о своем отце:

— Мой отец был умный актер… — и с улыбкой прибавил: — Умный и хитрый!..» (См.: Михаил Чехов. Лит. наследие, т. 1, с. 215.)

Но сейчас я обращаю внимание читателей лишь на одну фразу: «Сын его, мой друг, Федор Федорович Шаляпин…» А во втором томе есть прелюбопытнейшее сообщение: «Когда открылся занавес, публика сначала при выходе Михаила Чехова устроила ему овацию, а затем замерла и, затаив дыхание, внимательно смотрела и слушала игру мирового артиста и его молодого партнера Федора Шаляпина, сына гениального певца и артиста». («Новая заря», 25 апреля 1944 г.)

Федор Федорович — актер, играл на многих сценах мира, снимался в кино. Но, понимая, что до ШАЛЯПИНСКИХ вершин он не поднялся, скептически машет рукой, когда его спрашиваешь о фильмах и спектаклях, в которых он принимал участие:

— Сыграешь какого-нибудь урода, так загримируешься, что тебя потом никто и не узнает…