Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Октябрь был на исходе. Болезнь, чуть-чуть отпустившая фельдмаршала в сентябре, когда установилась теплая, ясная погода, снова скрутила его, как только пришло ненастье. К этому времени все европейские армии располагаются, по обычаю давно принятому, на зимние квартиры. А у него, Румянцева, половина армии еще воюет, и он не может точно предсказать, когда нынешняя кампания закончится, а главное, чем она закончится.

Получив разрешение от императрицы, Румянцев перебрался в Браилов. Но близость Дуная по-прежнему сказывалась на его состоянии, а потому он удалился в Фокшаны, где было несколько поменьше ветров и сырости. Два жестоких припадка, от которых он находился в «тягчайшей слабости», приковали его на какое-то время к постели еще в лагере. Врачи советовали ему покинуть неустроенность лагерной жизни, но ради службы Румянцев не щадил себя. Он не удалился ни от службы, ни от дел. Конечно, он понимал, что для пользы службы должен быть подвижным, чтобы вовремя одушевить и поддержать свои войска, знал также и то, что начальствующее лицо многое утрачивает в своих распоряжениях, если оно находится в болезненном положении и не может собственными глазами видеть состояние своих войск. Но у него все было под рукой: карты, схемы движения корпусов, донесения и рапорты начальников и командиров.

Мысли его были прикованы к Задунайской области, где действовали два корпуса под водительством барона Унгерна и князя Юрия Долгорукова. Сначала Румянцев был доволен их действиями, активными и согласованными. Так, полковник Денисов, проявив воинскую смекалку и хитрость, заманил неприятеля в ловушку и уничтожил пятьдесят турок и взял семерых в плен. И потом два корпуса, согласно между собой действуя, обратили в бегство неприятельские силы под Карасу, уничтожая сопротивляющихся и забирая в плен складывающих оружие. Убитыми турки потеряли около полутора тысяч, а взято в плен 772 человека, в том числе трехбунчужный Омер-паша, Испир-чауш, Мегмет-паша, Осман-чорбаджи. Убегая, турки оставили весь лагерь с палатками, И пушек, 18 знамен, 3 бунчука и немалое число ящиков со снарядами и разных экипажей.

Пленные показали, что совсем недавно под командой Нуман-паши в Карасу было до двадцати пяти тысяч войска, но визирь лишил его чинов и сослал в замок Кавалакалесы «за… худые его успехи в сражениях». Вновь назначенный сераскир – трехбунчужный Дегистанли-паша – приказал отступать обозам и части пехоты, оставив всего лишь 15 тысяч войск, но и эти войска при виде стройных каре Унгерна и Долгорукова «бросились в бег». Дорого обошлось им это бегство… Пленные потом рассказали: Черкес-паша, высланный для рекогносцировки вперед, доложил сераскиру, что русских идет около 60 тысяч, и тут единственным спасением, с их точки зрения, был стремительный бег…

Румянцев был доволен и тем, что Унгерн и Долгоруков овладели городом Базарджиком, обратив в бегство трехтысячную конницу все того же Черкес-паши. Жители покинули город, кроме малого числа обедневших христиан и турок. Победителям досталось 18 пушек и 1 мортира, «несколько муки и довольное число ячменю и сена», что и послужило для продовольствия русских войск, на несколько дней оставшихся в городе для того, чтобы отдохнуть после изнурительных маршей.

Румянцев, предчувствуя военную удачу, которая наконец-то точно совпадала с планами Петербурга, предложил барону Унгерну «по лучшему его на месте усмотрению простерти свои поиски на Шумлу и на Варну, ища всего того лишить неприятеля, где бы он в той стороне мог иметь на зиму себе снабжение и убежище». Он приказал также генерал-поручику Глебову, ставшему вместо Ступишина командующим главным корпусом армии, выступить с полками от устья реки Яломицы к Гуробалам, разбить свой лагерь на высотах на берегу Дуная и демонстрировать свои намерения переправиться на правый берег.

Через несколько дней и Глебов, и даже граф Салтыков перешли на супротивный берег Дуная и готовы были, установив связь с передовыми корпусами, идти к Шумле. Но обстоятельства оказались вновь неблагоприятными для исполнения планов главнокомандующего.

В доме тепло и уютно. Румянцев в этот день поднялся с постели и с надеждой глянул в окно. Нет, погода ничуть не улучшилась. «Господи, за что ж Ты так прогневался на нас? – подумал Румянцев. – Три недели сряду беспрерывно льет дождь, а иногда и со снегом и жестокими бурями. В Петербурге и Москве-то это неудивительно, ноябрь на дворе, но здесь-то такая суровая и студеная погода в сию пору вроде бы необычайна. Дождь залил многие селения, а иные, говорят, и с жителями снесло… Вон граф Салтыков доносит, что все мосты на реках снесло, а на Дунае и других реках многие суда наши оказались разбитыми…

Это как-нибудь переживем, ничего не поделаешь. Но как быть, когда на многие дни пресечена связь с корпусами? Если раньше курьеры по неделе дожидались переправы через реки, то теперь, когда совсем порушились коммуникации, и того больше. К несчастию, непогода как раз тогда, когда дорог каждый день и многое зависит от поспешного изворота в делах. Что там мои генералы предприняли после Базарджика? Взяли Варну? Пошли на Шумлу?»

Вошел Василий Долгоруков, дежурный генерал, с которым Румянцев близко сошелся за время болезни. Внимателен молодой генерал ко всем его замечаниям и предложениям, своевременно готовит все бумаги, необходимые для отсылки в Петербург и в корпуса.

– Ваше сиятельство! Барон Унгерн рапортует, что Варну ему взять не удалось, атака была отбита с потерями. А князь Юрий Долгоруков доносит, что его отряд, высланный к Шумле, столкнулся с авангардом армии верховного визиря и тоже отошел сначала в Базарджик, а потом в Карасу, – четко доложил дежурный генерал, передавая рапорты главнокомандующему. – Курьеры только что прибыли, еле живые, ваше сиятельство, насквозь мокрые. Они потом, когда приведут себя в порядок, передадут вам и словесные рапорты командующих корпусами.

– Что ж господа генералы делают?! – не выдержал Румянцев. – Они ж без ножа меня режут! Погубят, ей-богу, погубят такую кампанию! Ведь мы уже диктовали туркам свою волю… М-да-а-а… Вот когда пожалеешь, что Вейсмана нет, а Суворов слег больной. Мой план был рассчитан на самостоятельность и отвагу командующих.

Редко когда Василий Долгоруков видел фельдмаршала в таком возбужденном состоянии. И не толки Петербурга волновали его, а бездеятельность подчиненных командиров.

– В Шумле не может быть никакой визирской армии, а посему и авангарда не может быть. Может, какой-то разъезд разведывательный приняли за авангард? – размышлял Румянцев.

В дверь постучали. Князь Долгоруков открыл и пропустил вперед незнакомого офицера гвардии.