Модест Корф - Записки

Эти пять лет могут быть названы истинными «учебными годами» в деле высшей государственной службы и юридического образования барона Корфа, и впоследствии в письмах к близким ему личностям (в том числе и ко мне) и в разговорах с ними он сам нередко так называл этот период своей жизни, а Сперанского — своим «учителем». Про это время вот что он рассказывает в «Жизни Сперанского»: «И собственным своим примером, и бдительным личным надзором, и щедрыми, истинно беспримерными наградами, в которых император Николай, вовсе на них не расточительный, за это дело никогда не отказывал, — Сперанский умел вдохнуть своим новобранцам необыкновенное одушевление. Работы, быв распределены по мере способностей и сведений каждого, закипели самою успешною деятельностью. Все работали много и усердно, но никто не «хлопотал», отстраняя всякий бюрократический формализм. Сперанский очень часто сам бывал в отделении и следил там за ходом и успехом занятий, а каждый вечер, в 7 часов, старшие редакторы поочередно являлись с своими тетрадями в его кабинет, и здесь, при номинальном начальнике 2-го отделения Балугьянском (эти совещания назывались «присутствием»), проходили с ним сперва исторические обозрения, потом догматическую часть (так, в домашней терминологии отделения, принято было тогда именовать «своды»), из которой ни одна строка во всех 15 томах не осталась без его личной проверки и, очень часто, переделки. Участники этих вечерних работ, или, лучше сказать, этих практических лекций, при которых, хотя они длились нередко заполночь, великий учитель до последней минуты сохранял свое полное внимание, никогда, конечно, их не забудут. Сколько каждый слышал тут метких наблюдений, остроумных замечаний, тонких выводов; какая была в этом, для молодых людей, школа высшей государственной науки и делового красноречия; какие развивались перед ними плодотворные идеи, общечеловеческие воззрения, и каким, наконец, все это было проникнуто живым участием и к делу, и к его сподвижникам!»

Без сомнения, барон Корф говорил тут всего более про то, что сам испытал, и рисовал здесь картину своих собственных занятий со Сперанским и отношений к нему.

Какая была доля участия барона Корфа в работах Сперанского, по всей справедливости названных императором Николаем Павловичем монументальными, — о том можно судить по «беспримерным» (как он сам называет) наградам, исходатайствованным для него у императора Сперанским. В продолжение семи лет он получил три чина (коллежского, статского и действительного статского советника), ордена: Владимира III, Станислава II и I степени, звание камергера и пожалованных в разное время 29 000 руб.

В мае 1831 года барон Корф был назначен состоящим в должности управляющего делами Комитета министров, в сентябре следующего года утвержден в этом звании; спустя еще два года, в конце 1834 года, ему высочайше повелено быть в должности государственного секретаря, а утвержден он в этом звании 1 января 1839 года. Оба эти назначения состоялись по указанию бывшего начальника и покровителя барона Корфа, Сперанского. В настоящую минуту для меня не представляется возможности нарисовать даже самый краткий очерк деятельности барона Корфа в Комитете министров и в Государственном Совете, так как она состоит в неразрывной связи с историей этих двух высших государственных учреждений, и для определения ее необходимы были бы ссылки на дела и архивы их; но по крайней мере, упомяну, что собственная непосредственная инициатива барона Корфа высказывалась, между прочим, в том, что в 1842 году, вследствие представленных им замечаний на внутренние законы Государственного Совета, учрежден был, по высочайшему повелению, особый комитет, по заключениям которого и составлено бароном Корфом новое учреждение Государственного Совета и государственной канцелярии, удостоенное высочайшего утверждения. Сверх того, я замечу еще здесь, что в памяти старых сослуживцев его осталось живое воспоминание о мастерстве, которым отличались все составлявшиеся им государственные бумаги, а равно и изложение разнообразных мнений, образовавшихся нередко в заседаниях Государственного Совета. Вообще о бароне Корфе сохранилась память как о самом блестящем, после Сперанского, и во всех отношениях выходящем из ряду вон государственном секретаре. Что сам Сперанский считал барона Корфа как бы своим наследником, мы узнаем это из одного интересного разговора его в 1838 году с этим последним, тогда исправлявшим должность государственного секретаря. После одного утомительного заседания в Государственном Совете Сперанский сказал барону Корфу: «Не нам, в наши лета, писать законы: пишите вы, молодые люди, а наше дело будет только обсуживать» («Жизнь графа Сперанского», II, 341).

В 1843 году барон Корф был возведен в звание члена Государственного Совета; с 1848 года, вскоре после того, как вспыхнула в Париже июльская революция, по высочайшему повелению назначен членом комитета, учрежденного для постоянного надзора за духом и направлением нашего книгопечатания; в 1855 году назначен председателем этого комитета, но в этой должности остался недолго, так как означенный комитет, как исполнивший временное свое назначение, закрыт в начале настоящего царствования. Сверх того, он присутствовал во множестве специальных комитетов, назначенных для рассмотрения государственных вопросов высшего значения и важности. Я не имею возможности излагать здесь подробности участия барона Корфа в деятельности этих учреждений, я могу только остановить внимание читателя на том, что главными чертами государственной деятельности барона Корфа были: светлый взгляд, более всего и постоянно направленный к истинному общественному благу; необыкновенное доброжелательство как в отношении к массе народной, так и к отдельным личностям; наконец, то гуманное направление в каждом деле, которое было основой его натуры и еще с особенной силой укреплено было в нем Сперанским. К этому надобно прибавить неутомимость в работе, энергию деятельности и такое отсутствие бюрократической формалистики в отношении к подчиненным, которое полстолетия тому назад представлялось у нас совершенным чудом и почти беспримерным исключением.

Ко всем этим многообразным должностным занятиям прибавилось в 1847 году еще одно, имевшее совершенно особенный характер и свидетельствовавшее о высоком уважении императора Николая к знаниям и способностям барона Корфа: осенью этого года государем императором было препоручено ему преподавание великому князю Константину Николаевичу курса правоведения. Поручение это имело характер, можно сказать, вполне интимный и облекало барона Корфа тем самым высшим доверием, каким был, за 12 лет перед тем, облечен Сперанский, призванный высочайшею волею прочесть полный юридический курс государю наследнику цесаревичу, ныне царствующему государю императору Александру Николаевичу. Подобные же курсы законоведения прочитаны им впоследствии, по воле императора Николая, сначала герцогу Георгию Мекленбург-Шверинскому, а потом великим князьям Николаю и Михаилу Николаевичам — в 1851 году.