Игорь Христофоров - Император Всероссийский Александр II Николаевич

В сфере международной политики тоже было немало неуправляемого. Но все же это был для Александра Николаевича гораздо более привычный мир, судьбами которого, как казалось, управляли монархи и министры, мир, который жил по понятным законам, и обитатели которого изъяснялись на понятном языке (в основном французском, который был тогда международным языком дипломатии).

Надо сказать, что после Крымской войны Россия оказалась в очень непростом международном положении. Престижу страны был нанесен очень серьезный удар. По условиям Парижского мира Россия лишалась права держать на Черном море военный флот, что делало ее беззащитной перед угрозой нападения с юга. Россия стала явно проигрывать в борьбе с Австрией за влияние на Балканском полуострове. Война истощила внутренние ресурсы страны и в то же время поставила вопрос о срочном перевооружении и внутренних реформах в армии. В свою очередь, отмена крепостного права неизбежно вела к изменению самого принципа комплектования вооруженных сил – на смену рекрутским наборам должна была прийти всеобщая воинская повинность (это случилось в 1874 году). Ограниченность ресурсов и необходимость глубоких преобразований диктовали умеренность и осторожность во внешней политике. Новый глава министерства иностранных дел князь А. М. Горчаков сформулировал эту позицию в знаменитой фразе: «Россия сосредотачивается» (то есть уже не пытается играть роль европейского жандарма, а оберегает исключительно собственные национальные интересы).

Сам Горчаков был сторонником сближения с недавним противником – Францией. Однако активная поддержка французами восставших поляков исключила возможность альянса с Наполеоном III. В свою очередь, Александр II выступал за союзные отношения с Пруссией. Он вообще был большим германофилом и поклонником своего дяди – прусского короля Вильгельма I. Во время восстания в Польше Пруссия была единственной из европейских стран, активно поддержавшей Россию (разумеется, не из альтруистических побуждений, просто в Пруссии польский вопрос стоял не менее остро). В свою очередь, Россия дипломатически поддержала Пруссию в ее войнах с Австрией и Францией. Победы пруссаков праздновались русским двором как свои собственные. Франко-прусская война 1870–1871 годов закончилась полным разгромом армии Наполеона III и падением Второй империи. В Париже разразилась революция, победители же завершили давно начатое дело: в Версале 18 января 1871 года была торжественно провозглашена Германская империя.

Александр II. Фото 1876 г.

Эти события создали на Европейском континенте совершенно новый расклад сил, отдаленным последствием которого стала Первая мировая война. Но в начале 1870-х о ней, конечно, никто не думал, хотя в России было немало противников прогерманской внешней политики. Один из них, влиятельный журналист Катков, одержимый идеями по поводу разных заговоров и измен, даже зло шутил по этому поводу, что в Петербурге «существует не русское министерство иностранных дел, а иностранное министерство русских дел». Тем не менее именно франко-прусская война дала России возможность объявить об отмене тех статей Парижского мирного договора 1856 года, которые ограничивали ее право держать военный флот на Черном море. Поверженная Франция сопротивляться не могла, а протесты Англии русское правительство проигнорировало. Это был крупный дипломатический успех, особенно значимый лично для императора, поскольку он как бы реабилитировал его за тяжелый Парижский мир, с которого началось царствование. Важно было и то, что достигнут этот успех был без единого выстрела.

Однако войны, к сожалению, избежать не удалось. Новый балканский кризис разразился в 1875 году. Как и предыдущие, он был вызван колоссальными национальными и религиозными проблемами, подтачивавшими изнутри ослабевшую Османскую империю. Достаточно беглого взгляда на карту, чтобы понять стратегическое значение бассейна Дуная, Балканского полуострова, Константинополя (Стамбула), а также проливов (Босфора и Дарданелл), закрывающих выход из Черного и Мраморного морей в Средиземное. Каждая из европейских держав ревниво следила за соблюдением в этом регионе баланса сил, стремясь не допустить преобладания конкурентов, у каждой из них были здесь свои важные интересы. При этом занятые геополитическими играми идеологи и государственные деятели не всегда отдавали себе отчет, какую колоссальную роль начинали играть в современном им мире национальные проблемы. Многим из них, загипнотизированным обманчивой легкостью перекраивания границ, эти проблемы по-прежнему казались лишь одним из элементов игры.

Политика Петербурга в «восточном вопросе» была противоречива. С одной стороны, «в верхах» и – с еще большей силой – в обществе всегда помнили об идее помощи братьям-единоверцам (или братьям-славянам). Существовала и своеобразная программа-максимум, или, лучше сказать, мечта, на протяжении веков всплывавшая в сознании у многих при мысли о «наследии Второго Рима» (Византии). Заключалась она ни много ни мало в освобождении Константинополя и установлении контроля над проливами. Надо сказать, что в этой задаче здравое осознание собственных стратегических интересов переплеталось с явной мессианской утопией. Наиболее смелые прожектеры объединяли в своих фантазиях под скипетром русского монарха народы Балкан и Восточной Европы в огромную империю, столицей которой многим виделся исторический центр православия – Царьград-Константинополь.

В свою очередь, российские государственные деятели и сам Александр II в большинстве своем оценивали ситуацию гораздо более трезво, понимая, что большая война с европейскими державами, к которой может привести предсказуемая победа над Османской империей, потребует громадных жертв при минимальных шансах на успех. Министр финансов М. Х. Рейтерн настойчиво предупреждал, что «война остановит правильное развитие гражданских и экономических начинаний… она причинит России неисправимое разорение и приведет ее в положение финансового и экономического расстройства, представляющее приготовленную почву для революционной и социалистической пропаганды, к которой наш век и без того уже слишком склонен».

Карта театра военных действий.

Петербург многому научило поражение в Крымской войне. Поэтому когда в 1875 году в Боснии и Герцеговине вспыхнуло антитурецкое восстание, российский МИД занял крайне осторожную позицию, настаивая на «умиротворении» сторон дипломатическим путем. Правда, и «в верхах», и особенно в общественной среде было немало сторонников более решительных действий. Между тем, пока дипломаты составляли ноты и меморандумы, в апреле 1876 года восстала Болгария. Здесь османские власти действовали крайне жестоко: иррегулярные турецкие части – башибузуки – уничтожали местное население целыми селениями, от мала до велика. Известия о кровавой бойне повергли в шок всю Европу. «У каждого порядочного человека сердце обливается кровью при мысли о событиях на востоке, о презренной политике европейской, об ожидающей нас близкой будущности», – писал в дневнике российский военный министр Д. А. Милютин. Он прекрасно знал, что страна не готова к большой войне: реформирование и перевооружение армии было в самом разгаре, финансовое положение оставляло желать лучшего, но самое опасное – Россия опять рисковала остаться один на один со всей Европой.