Елена Егорова - Угрешская лира. Выпуск 3

1941

«Вот опять ты мне вспомнилась, мама…»

Вот опять ты мне вспомнилась, мама,и глаза твои, полные слёз,и знакомая с детства панамана венке поредевших волос.

Оттеняет терпенье и ласкупотемневшая в битвах Москвыматеринского воинства каска —украшенье седой головы.

Все стволы, что по русским стреляли,все осколки чужих батарейнеизменно в тебя попадали,застревали в одежде твоей.

Ты заштопала их, моя мама,но они всё равно мне видны,эти грубые длинные шрамы —беспощадные метки войны…

Дай же, милая, я поцелую,от волненья дыша горячо,эту бедную прядку седуюи задетое пулей плечо.

В дни, когда из окошек вагонныхмы глотали движения дыми считали свои перегоныпо дорогам к окопам своим,

как скульптуры из ветра и стали,на откосах железных путейднём и ночью бессменно стоялибатальоны седых матерей.

Я не знаю, отличья какие,не умею я вас разделять:ты одна у меня, как Россия,милосердная русская мать.

Это слово протяжно и краткопроизносят на весях родныхи младенцы в некрепких кроватках,и солдаты в могилах своих.

Больше нет и не надо разлуки,и держу я в ладони своейэти милые трудные руки,словно руки России моей.

1945

Моё поколение

Нам время не даром даётся.Мы трудно и гордо живём.И слово трудом достаётся,и слава добыта трудом.

Своей безусловною властью,от имени сверстников всех,я проклял дешёвое счастьеи лёгкий развеял успех.

Я строил окопы и доты,железо и камень тесал,и сам я от этой работыжелезным и каменным стал.

Меня – понимаете сами —чернильным пером не убить,двумя не прикончить штыкамии в три топора не свалить.

Я стал не большим, а огромным —попробуй тягаться со мной!Как Башни Терпения, домныстоят за моею спиной.

Я стал не большим, а великим,раздумье лежит на челе,как утром небесные бликина выпуклой голой земле.

Я начал – векам в назиданье —на поле вчерашней войныторжественный день созиданья,строительный праздник страны.

1946

Памятник

Приснилось мне, что я чугунным стал.Мне двигаться мешает пьедестал.

В сознании, как в ящике, подрядчугунные метафоры лежат.

И я слежу за чередою днейиз-под чугунных сдвинутых бровей.

 Вокруг меня деревья все пусты,на них ещё не выросли листы.

У ног моих на корточках с утрасамозабвенно лазит детвора,

а вечером, придя под монумент,толкует о бессмертии студент.

Когда взойдёт над городом звезда,однажды ночью ты придёшь сюда.

Всё тот же лоб, всё тот же синий взгляд,всё тот же рот, что много лет назад.

Как поздний свет из тёмного окна,я на тебя гляжу из чугуна.

Недаром ведь торжественный металлмоё лицо и руки повторял.

Недаром скульптор в статую вложилвсё, что я значил и зачем я жил.

И я сойду с блестящей высотына землю ту, где обитаешь ты.

Приближусь прямо к счастью своему,рукой чугунной тихо обниму.

На выпуклые грозные глазавдруг набежит чугунная слеза.

И ты услышишь в парке под Москвойчугунный голос, нежный голос мой.

1946

Мы не рабы

В детские годы в преддверии грозной судьбы,Сидя за школьною партой, веснушчат и мал,Я в букваре нашем заповедь: «Мы не рабы!» —С детскою верой и гордостью детской читал.Дальше вела меня века крутая стезя,Марш пятилеток над вьюжной страною гремел:«Мы не рабы! И рабами не будем друзья!» —Я с комсомольцами в школе фабзавуча пел.Выше шагай по расшатанной лестнице лет,К царству грядущего братства иди напролом.Как же случилось, что я, запевала-поэт,Стал – погляди на меня – бессловесным рабом?Не в чужеземном пределе, а в отчем краю,Не на плантациях дальних, а в нашей стране.В грязной одежде раба на разводе стою,Номер раба у меня на согбенной спине.

1950-е гг.

Воробышек

До Двадцатого до съездаЖили мы по простотеБезо всякого отъездаВ дальнем городе Инте.

Там ни дерева, ни тени,Ни песка на берегу —Только снежные олениДа собаки на снегу.

Но однажды в то окошко,За которым я сидел,По наитью и оплошкеВоробьишка залетел.

Небольшая птаха эта,Неказиста, весела,(есть народная примета)Мне свободу принесла.

Благодарный честно, крепко,Спозаранку или днём,Я с тех пор снимаю кепкуПеред каждым воробьём.

Верю глупо и упрямо,С наслажденьем правоты,Что повсюду тот же самыйВоробьишка из Инты.

Позабылось быстро горе,Я его не берегу,А сижу на Чёрном море,На апрельском берегу…

Но и здесь, как будто дома, —Не поверишь, так убей! —Скачет старый мой знакомый,Приполярный воробей.

Бойко скачет по дорожке,Славословий не поётИ мои – ответно – крошкиПо-достойному клюёт.

Я отсюдова уйду…

Я на всю честную Русьзаявил, смелея,что к врачам не обращусь,если заболею.

Значит, сдуру я навралили это снится,что и я сюда попал,в тесную больницу?

Медицинская водаи журнал «Здоровье».И ночник, а не звезда,в самом изголовье.

Ни морей и ни степей,никаких туманов,и окно в стене моейголо без обмана.

Я ж писал, больной с лица,в голубой тетрадине для красного словца,не для денег ради.

Бормочу в ночном бредуфельдшерице Вале:«Я отсюдова уйду,зря меня поймали.

Укради мне – что за труд?! —ржавый ключ острожный».Ежели поэты врут,больше жить не можно.

1968

Стихи, написанные в фотоателье

Живя свой век грешно и свято,недавно жители земли,придумав фотоаппараты,залог бессмертья обрели.

Что – зеркало?Одно мгновенье,одна минута истекла,и веет холодом забвеньяот опустевшего стекла.

А фотография сырая,продукт умелого труда,наш облик точно повторяети закрепляет навсегда.

На самого себя не трушуглядеть тайком со стороны.Отретушированы душии в список вечный внесены.

И после смерти, как бы дома,существовать доступно мнев раю семейного альбомаили в читальне на стене.

1967