Владимир Рекшан - Самый кайф (сборник)

Вернувшись в Ленинград, я застал «Санкт» в клубе Водонапорной башни за репетицией новых сочинений Николая.

– Я тебя-а давно не знал тако-ой! – отличным жарким ритм-энд-блюзом встретили меня.

Я был согласен с ритм-энд-блюзом, но испортил в итоге репетицию праздной моралью и требованием немедленно разучить две мои новые песни, не разработанные толком, путал слова и аккорды, бодро покрикивая на Николая и Витю, а Никитке шутливо приказал вообще заткнуться и встать в угол в качестве профилактического наказания. Я не понимал, что загорелый, откормленный, натренированный, имеющий запасные выходы в виде спорта и диплома истфака, я одним только своим видомвбиваю клин в трещину, разделившую «Петербург». Я был достаточно молод и, соответственно, глуп, чувства мои оказались хотя и яростны, но поверхностны. Иначе бы догадался прекратить эти окрики, сытое ерничество, догадался бы увидеть в товарищах талантливых артистов, загнавших себя на сомнительную тропу, то есть нет, оставшихся вдруг на бесконечном склоне без человека, взявшегося, пообещавшего тащить вверх и вдруг если и не вышедшего из связки, но явно ослабившего ее…

Весной Николай попросил выделить денег на покупку недостающих барабанов – малого и конгов. Мы решили выдать из общей кассы и в несколько заходов передали ему двести рублей. Наступил ноябрь, а барабанов нет. Хронически обворовываемый, я организовал расследование, благо его объект был всегда под рукой и не мог скрыться, и довольно просто выяснил – никаких барабанов не будет. Хронически обворовываемый и видящий воров часто и в друзьях, припомнив Николаю трудовой семестр в метрополитене, я организовал какую-то китайскую кампанию по шельмованию товарища и изрядно в ней преуспел. Странно улетучился с годами дар внушения – видимо, теперь не хватает для этого однозначности мышления и узости представлений о правильном. А тогда я мог часами говорить о том, на чем зацикливался, я и говорил весь ноябрь о несостоявшихся барабанах, и неожиданно Витя Ковалев, после часовой обработки, предложил:

– Давай его прогоним – не могу больше. Ведь ты прав. Мы вкалываем, ишачим, а он…

Мы стояли у Финляндского на кольце «сто седьмого», и я поразился выводам, сделанным Витей. Я вовсе не предлагал гнать Николая. Он являлся автором доброй трети «петербургской» продукции и вообще нравился мне.

– Как выгоним?

– А так! – Витя раскалялся на глазах и уже повторял произнесенное, убеждая и меня, и себя: – Выгоним к чертям. У меня есть барабанщик. Так невозможно жить, когда вот так… вот деньги… Он же с тараканами, и с ним никогда ничего не поймешь. И еще он, понимаешь, он вечно поносит меня, а я ведь, считают, первый басист в городе. Выгоним и выгоним…

На следующий день я подловил Никиту на химфаке и сказал:

– Надо гнать Николая, потому что так нельзя жить, когда кто-то, когда нам плохо, может за счет нас наживаться. Мы ведь дали ему на конги и малый, но не пройдет, хватит, нас сволочи уже кидали сто раз, и чтоб еще и свой!

Никита посмеивался-посмеивался, потом нахмурился:

– Куда? Зачем? Николая гнать? Лемеха позвать? Брать деньги, когда нам плохо… Это плохо… Но все-таки… Может, не гнать? Может, дать срок? Месяц. Дадим срок?

Никитка, Никиток, Никита Зайцев, бывший школьник, права голоса не имел.

Неожиданно повалили финансово заманчивые предложения. Одно за другим. После лета студенты еще не растратили в студенческих пирушках силы и стройотрядовские деньги. Вуз за вузом проводили вечера отдыха, и наши дела стали заметно поправляться. Мне бы прекратить китайское шельмование товарища, но уже несло с горки и – эх, все побоку, лететь бы и лететь! Казалось, что подобным жертвоприношением все исправится; казалось, что выгнать человека можно понарошку, не сломав отношений, а слава и будущее «Санкта» уцелеют.

Я говорил:

– Гнать, гнать надо.

Витя говорил:

– Так невозможно жить, когда вот так вот деньги…

Никита Лызлов говорил:

– Ха, можно и гнать… А может, срок дать?

– Пять лет, – отвечал сам же. – Без права переписки. А также перепевки.

Никита же, Никиток, права голоса не имел, а Николай ходил затравленный, но барабанов не нес.

Теперь мне неприятно думать, что я был так жесток и глуп.

А студенты проводили вечера.

Некое содружество студентов решило развлечься в банкетном зале гостиницы «Ленинград» и желало нашего содействия. Мы согласились содействовать за сто рублей гонорара и привезли некачественную аппаратуру в небольшой зал гостиницы, где и установили ее заранее напротив длинного банкетного стола. «Санкт-Петербург», собственно, не играл в ресторанах, поскольку это считалось дурным тоном и поскольку программа у нас была сугубо концептуально-концертная. Студенты, видимо, удачно потрудились летом и желали не просто слушать концепт-концерт, но и закусывать при сем.

Отстроив аппаратуру днем, мы явились, как договаривались с командиром недавнего стройотряда, к полдевятого, чтобы начать в девять.

Студенты оказались в основном мужеского пола, сидели они за длинным столом угрюмо, набычившись, сняв пиджаки, распустив галстуки и закатав рукава.

Начинаем концерт и чувствуем – что-то не так. Никаких тебе восторгов, аплодисментов, на нас просто не смотрят. Обидно, ну так что – играем себе и играем.

Дверь в банкетный зал приоткрывается, и в нее, я вижу, просовывается белая угрофинская голова. За головойпоявляется тело, и по одежде я понимаю – это действительно угрофинн, а точнее финн из соседней Суоми. Слушает, вежливо хлопает после финального аккорда. Скоро их уже несколько возле дверей. Слушают и хлопают этак вежливо, одобрительно. Скоро они уже, человек с двенадцать, сидят за индифферентным столом возле студентов. Сидят, выпивают, закусывают, аплодируют.

А студенты все так же – угрюмо и набычившись. Не реагируют ни на «Санкт», ни на странных гостей. Тут мы и понимаем, что студенты так успели отдохнуть до девяти, то есть до начала концепт-концерта, что сил и сознания у них осталось лишь на угрюмость и набыченность.

Лишь бывший командир пытается прогнать блондинов, тянет то одного, то другого за локти. Блондины согласно кивают и стараются напоследок ухватить что-нибудь на вилку.

Командир жалуется:

– Столько заработали – жуть. На той неделе гуляли в «Москве». На позапрошлой – в «Неве». Денег еще навалом, а сил более нет. Что делать, а?

Они не знают, что делать, а мы, похоже, знаем. Надо гнать Николая. На эту тему переговорено с избытком, уже и не говорим. Что говорить? Гнать надо. Но не гоним. На одной из репетиций в Водонапорной башне я вдруг начинаю несправедливо поносить Виктора, а Никитку затыкаю привычно. На Николая и не смотрю. По-людски толковать могу только с Никитой Лызловым. А дома с родителями затяжная окопная война. Один месяц покоя и счастья все же не перевешивает четырех лет кайфа.