Ольга Трубецкая - Князь С. Н. Трубецкой (Воспоминания сестры)

В „Записке“, подписанной 11 предводителями, пространно описывается смута, царящая в России, и брожение недовольных масс. Причина тому в произволе администрации, бюрократическом составлении законов, беззаконном действии министров, искажающих своими инструкциями настоящий закон, произвол полиции, которая плодит лишь недовольных и т. д. Устранить все настоящие беды можно, проведя в жизнь принципы, высказанные в Манифесте 26 февраля, учреждением контроля и ответственности администрации, допущением участия общества в законодательных работах, составлением при Государственном Совете особого отдела для ведения Земских дел при участии в нем Земских представителей, дабы голос народа свободно восходил до Царя. Соблюдая эти условия, правительство сохранит верность заветам истории и принципам самодержавия…

Не понимают эти люди одного, что самодержавие в том виде, как оно сложилось у нас, есть произвол, возведенный в закон. Принципом этим пропитан не только сам царь-самодержец, но из главного источника питаются все происходящие ключи, начиная с министра и кончая последним урядником и становым. Если даже царь восчувствует и отречется от произвола, как государственный механизм насытить новым понятием, когда все колеса вертелись только при старом?..

30 ноября в Московскую Городскую думу было подано заявление за подписью 70 чел. гласных, на основании которого было выработано следующее постановление, принятое единогласно (Постановление это было опротестовано губернатором, как выходящее за пределы компетенции Думы, и Кн. В. М. Голицын был привлечен к ответу за допущение его обсуждения.):

„Представить высшему правительству, что по мнению Московской Городской думы неотложно необходимо: 1) установить ограждение от внесудебного усмотрения, 2) отменить действие исключительных законов, 3) обеспечить свободу совести и вероисповедания, свободу слова, печати, свободу собраний и союзов, 4) провести вышеуказанные начала в жизнь, на обеспечивающих их неизменность незыблемых основах, выработанных при участии свободно избранных представителей населения, 5) установить правильное взаимодействие правительственной деятельности, с постоянным, на законе основанном контролем общественных сил над законностью действий администрации“».

Из Записной книжки — 8 декабря:

«Вследствие постановления Московской Городской Думы — скверная история в университете. Выслушав заявление гласных в предварительном чтении, Герье встал и заявил, что не получил полномочия избирателей на подписание такого заявления, и так как В. М. Голицын предложил несогласным выйти — он ушел. Студенты за это сделали ему скандал в университете: окружили, заставили выслушать обвинительный акт и свистали, не давая возможности уйти. Когда бедный старик вышел наконец из аудитории, серо-земляного цвета, он произнес только: „Вот вам и свобода!..“

Но студентам мало этого: они собирают подписи под петицией Герье, где, кроме вины за его поведение в Думе, ставят ему на счет все личные обиды, и требуют удаления из университета. Как Сережа ни убеждал, ни уговаривал — они слушать не хотят, личное чувство говорит сильнее.

Вечером состоялось заседание профессоров у проф. Фохта. Решили, что, если студенты подадут свою петицию, профессора представят свою контрпетицию с просьбой к Герье остаться. Студенты невменяемы после беспорядков 5-го и 6-го декабря. По прокламациям, разбросанным в эти дни и предшествующие, население призывалось к демонстрации. В воскресенье, на Знаменке, у брата Петра Николаевича, Гр. Кристи рассказывал, что, когда студенты хотели проникнуть на площадь (перед генерал-губернаторским домом), человек 150 полицейских преградили им дорогу, студенты выхватили револьверы, и два полицейских упали раненые. Тогда другие полицейские обнажили шашки, причем 2 студента сильно пострадали, а другие более или менее легко.

В правительственном сообщении говорится не о тяжело раненых, а об легко пострадавших. Вместе с тем в городе ходят невероятные рассказы об „избиениях“. 60 профессоров послали кн. Мирскому телеграмму с просьбой прекратить кровопролитие на улицах Москвы. К брату Сереже прибегали за подписью, он в ней отказал, говоря, что не может, зная дело, подписаться под такой телеграммой и находит, что полиции ничего не оставалось делать, как драться, когда в нее стреляли». (См. прилож. 33).

Из Записной книжки — 8 декабря:

— «Сегодня брат Петя вернулся из Петербурга gros de nouvelles. В воскресение он оттуда телефонировал на Знаменку, что 6-го будет реакционный адрес и даже г. Кристи возмутился: „В какое положение нас (администрацию) ставят…“

Теперь брат Петя рассказывает: 1) О Манифесте не было и речи. 2) Государь созвал особое совещание из Вел. князей Владимира, Сергея, Алексея и Михаила, из министров (всех, кроме Глазова и военного) и некоторых выдающихся членов Государственного Совета. Пете назначен был прием в Царском, в 2 часа дня. Когда он подъехал, то увидел массу карет и спросил у Гайдена: „Что это у вас творится?“

„Решаются судьбы России“, — последовал ответ. На обратном пути в Петербург Петя попал в купе к Муравьеву. Не рассказывая сущности дела, Муравьев сказал, что они заседали три дня и теперь кончили и подписали. В субботу выйдет Правительственное сообщение и указ Сенату. В сообщении будет целый ряд строгостей против демонстраций и манифестаций. В указе — что-то такое, что должно удовлетворить всех благомыслящих и серьезных людей в России (разумеется, не революционеров).

Прочитав все поданные ему за это время Записки, Государь пришел к заключению, что многие требования общества вполне основательны, и он хочет дать на них сейчас же ответ. По мнению Муравьева, ответ превосходный. Совещание произвело на него удивительное впечатление. „Кажется, я за 20 лет привык, — говорил он. — Государь председательствовал выше всякой похвалы. Вел. князья держались „джентльменами“… Были сделаны друг другу уступки… (??) — и вот Вы увидите!“

По приезде в Петербург Петя отправился к Витте:

— Ну, а Ваше мнение какое?

Витте пустил воздух сквозь зубы и сказал:

— В прошлом году цена была бы миллион, а теперь — рубль!

Про беседу свою с государем Петя рассказывает следующее: „Государь читал записку предводителей, но желал иметь дополнительные сведения о том, что в ней сказано“.

Петя сказал, что первый вопрос был о конституции, но что все они думают, что в данную минуту „то, что называется конституцией“, не применимо для России и вовсе нежелательно. Что они за „самодержавие“; но, должно сознаться, „самодержавия“ у нас нет… Между царем и народом выросла стена „бюрократия“, и голос народа не доходит до царя. Законы составляются так, что оказываются совершенно неприменимыми к жизни и т. д., стал своими словами рассказывать „Записку“. (В вопросе о „конституции“ братья между собой расходились. Сергей Николаевич считал единственным выходом из создавшегося положения организованное постоянное единение Верховной власти с народом, единение, которое при настоящих условиях могло быть осуществлено лишь при посредстве свободно избранных представителей земли. А брату Петру Николаевичу конституция представлялась, как умаление и упразднение Царской власти, а не укрепление ее.).