Фабио Фарих - Над снегами

Снимая покрытую снегом кухлянку, я наконец решил высказать то, что меня мучило уже несколько часов, но оказалось, что в эту минуту мы со Слепневым думали одно и то же.

Едва я открыл рот, как он сказал:

— Если бы сегодня мы вышли к «Ставрополю», это был бы наш последний рейс.

МЫ ОСТАЕМСЯ НА «ЗИМОВКУ

Один из полярных исследователей сказа: «На Севере главное — это терпение». Да, но какой ценой иногда оно дается!

Взвесив все возможности и последствия, мы решили переждать полярную ночь в бухте Провидения. По полученному со «Ставрополя» радио перемен на судне никаких не произошло, и лишние тридцать-сорок дней, которые мы должны были провести г. бухте до наступления света, не могли быть губительными для пассажиров. Наше намерение зимовать в бухте Провидения также подтвердила радиограмма Арктической комиссии. По ее распоряжению «Литке» срочно отзывался во Владивосток, а мы — летное звено — должны были остаться.

Наш дом спешно готовили к зимовке. Чинился пол, стены обивались войлоком. Вставлялись двойные рамы и перекладывались наново печи. В комнатах происходил еще больший беспорядок, чем раньше, но зато температура достигла почти нормальной цифры.

В течение нескольких дней нарты за нартами свозили к нам с ледореза зимовочные запасы продовольствия, оружия, меховые одежды и всевозможное оборудование. Большая часть наших запасов укладывалась в помещении бывшей фактории, т. е. попросту громадном сарае, находящемся неподалеку от дома; часть же из наиболее необходимых оставлялась у нас на базе и в сенях.

«Литке» уходит завтра. На зимовку остается нас шестеро: Слепнев, Галышев, Эренпрейс, я, радист Кириленко и каюр Дьячков.

Мы с грустью смотрели, как свозят на берег последние вещи, с каждой нартой сокращая пребывание «Литке» в бухте. Он должен был спешить с возвращением. Лишний день задержки мог обойтись ему слишком дорого. Мы отлично понимали это, но в душе какое-то неприятное, грустное чувство.

Из трубы «Литке» уже поднимается клубами серый дым. Кочегары готовят машину.

Мы, остающиеся на зимовку, спешим скорее окончить письма родным.

Наконец последний вечер в кают-компании.

ЖИЗНЬ ВХОДИТ В КОЛЕЮ

Литке» со всей командой ушел во Владивосток. Мы остались одни.

Долгое время, стоя на берегу, мы махали руками, прощаясь с товарищами, и с грустью слышали прощальный гудок уходившего все дальше и дальше судна. Наконец, когда затянутое туманом ущелье поглотило последнее, что связывало нас с культурным миром, мы повернулись и молча побрели к своей базе.

Наши комнаты постепенно стали принимать более нормальный вид. Все ненужные части и вещи мы убрали в кладовку и сени, из помещения бывшей фактории принесли кое-какую мебель, от которой сразу у нас стало как-то уютнее.

Наш дом состоит из четырех довольно приличных комнат. В одной из них помещаюсь я с Эренпрейсом, в другой—Галышев с Дьячковым: рядом с ними большая комната, занятая у нас под столовую, и наконец в четвертой, ближайшей к кухне, расположился Слепнев со своей, как мы смемся «бухгалтерией».

В столовой у нас обстановка почти европейская. Посреди комнаты стоит обеденный стол с несколькими, правда, разваливающимися стульями: около стены — буфет «под красное дерево»: на стене — часы и развешанные сковородки, кастрюли и прочие хозяйственные принадлежности, а с потолка над столом спускается большая керосино-калильняя лампа, заливающая всю комнату ярким, ослепительным, светом.

Комната, где живем мы с Эренпрейсом небольшая. Стены, где стоят кровати, обиты толстым войлоком, на котором развешано все наше имущество: винтовки, фонари, револьверы. часы, очки, шлемы и т. д. Между кроватями небольшой столик, над ним полки с книгами и моими тетрадями. На окна я повесил портьеры. сделанные из пустых картофельных мешков, что окончательно придало комнате нормальный жилой вид.

На улице, почти не переставая, все время свирепствует пурга, но у нас в доме тепле и уютно. Правда, наши печи не знают отдыха и все время пышат жаром. Только за четверо суток мы спалили в них целую тонну каменного угля. Это значит, что расход топлива у нас будет семь тонн в месяц.

Наши продовольственные запасы отличаются разнообразием и обилием всех продуктов. У нас неограниченное количество мяса, картофеля, муки: несколько бочек с маслом и вареньем. пять ящиков с шоколадом, множество консервов. Кроме того масса консервированного молока и какао. Чтобы внести разнообразие в нашу жизнь, я предложил выдавать продукты по карточкам, но моя идея с негодованием была отвергнута «широкими массами». Первое время Слепнев сам выдавал положенное количество пайка, но когда увидели, что каждый день от него остается еще порядочное количество не уничтоженных продуктов, на это дело махнули рукой.

Мы дежурили в буфете по очереди. Дежурный должен был готовить обед, накрывать на стол и мыть посуду.

Наш «день» постепенно перевернулся. Читая ежедневно по многу часов («Литке» нам оставил библиотечку), мы ложились спать очень поздно. В соответствии с этим просыпались также позже и ложились в этот день еще позднее. Кончилось это тем. что теоретический день мы спали, как убитые, а ночью готовили обед, занимались, читали и слушали купленный в Японии патефон.

КИРИЛЕНКО НАЛАЖИВАЕТ РАДИО

Слепнев, радист Кириленко и Дьячков уехали на собаках в Пинкигней исправлять бывшую на кулътбазе радиостанцию и пробовать наладить связь с внешним миром. Возможно, что Кириленко там и останется.

Весь день и всю ночь за стеной воет ветер и наносит все новые и новые сугробы кругом дома. Наши самолеты почти совершенно погребены под снегом. Отчасти это хорошо, так как теперь им ветер уже не страшен, но плохо потому, что будет потом много возни. Для того чтобы снять бензинопровод со своего самолета для проверки и исправления, я много времени потерял на откапывание мотора из-под снега, Сильным ветром стоящие над вторым самолетом козлы завалило на двигатель. Вообще теперь наши самолеты, или вернее, то, что от них осталось на поверхности, производят жалкое, грустное впечатление. Где ваше былое изящество и легкость?

Пурга все не прекращается. Из дома даже носа нельзя показать. Несмотря на войлок, которым обиты наши стены, из щелей между бревнами дует холодный ветер. Печи горят круглые сутки, но температура все же упала на несколько градусов.

Теперь мне становится ясным, как Скотт, возвращаясь от полюса замерз в семи километрах от жилья.

До сарая с углем нам надо идти всего каких-нибудь пятьдесят шагов, но кажется, что надо будет брать с собой веревку, чтобы не заблудиться и вернуться домой.