Станислав Мыслиньский - Из одного котелка

«Вот как бывает на войне, — думал я, глядя на сельских девчат. — Над нами небо с мерцающими звездами, а на земле огонь, смерть, ад… Неужели человек рождается для того, чтобы убивать, а не любить? Ненавидеть, а не наслаждаться жизнью?»

— Загорелся, горит! — раздался восторженный голос Мухамеда.

— Получил, гад! — воскликнул наводчик Коля, хотя трудно было установить, какое именно орудие поразило эту стальную громадину.

— Ура-а-а! Ура-а-а! — кричали мы с Грицко, и девчата вторили нам.

Наконец-то! Танки повернули назад, но не все. Один из них остался неподвижно стоять, его лизали языки пламени. Второй, окутанный дымом, вертелся на месте — по-видимому, у него была перебита гусеница.

— Добейте его! — кричал сержант Сорокин. Он подскочил к орудию, оттолкнул наводчика Колю, некоторое время целился через жерло ствола, а потом, когда Мухамед вогнал снаряд, дернул за шнур…

В свете вновь вспыхнувших ракет мы увидели, как башню танка будто срезало ножом — она свалилась на землю…

Но бой еще не закончился. Враг не хотел признавать себя побежденным. Через несколько минут мы увидели вспышки огня и услышали, как с коротким свистом пролетели почти над нашими головами трассирующие снаряды и взорвались где-то в центре станицы.

— Второй расчет! Прикрыть отход, остальным «отбой»! — приказал командир батареи. — Покидаем станицу…

Небо начало голубеть, становилось все светлее и светлее. Приближался рассвет. Розовел горизонт на востоке, начинался новый фронтовой день, теплый и солнечный, похожий на предыдущие.

Орудийные расчеты быстро снялись с позиций и уехали, кроме нашего, который должен был выполнять приказ командира. Нам оставили несколько ящиков со снарядами. Эти снаряды мы должны были выпустить по укрывшемуся противнику. Наша 76-миллиметровая пушка в течение нескольких минут вела огонь.

— Кончились снаряды! — крикнул я. Ниша и прицеп трактора уже опустели. Ящики из сосновых досок валялись под ногами. Пахло сгоревшим порохом от гильз и дымом пожаров.

— Отбой! — приказал Сорокин. — Будем догонять батарею…

Наш расчет покинул станицу… Мы ощущали жар от горящих домов и скотных дворов на своих потных лицах. Вдоль темной дороги блестели омытые росой листья деревьев. Воздух был еще прохладным. Только теперь я почувствовал, что гимнастерка на мне совершенно мокрая. Мои боевые товарищи сидели, накинув на себя шинели. Я тоже последовал их примеру. Мы ехали молча…

— Расчет прибыл без потерь! — доложил лейтенанту Сапёрскому сержант Сорокин.

— А как девчата? — с беспокойством спросил командир батареи.

— Остались… Сказали, что будут ждать, когда мы вернемся и объявим им благодарность, — с трудом выдавил наконец я из себя, чувствуя, как комок подступает к горлу.

— Вернемся, ребята, обязательно вернемся! — лейтенант говорил медленно. — Вернемся и туда, где мы были, и туда, где нас ждут, — закончил он, посмотрев в мою сторону.

«Вернемся», — поклялся я про себя.

— А за выполнение боевого задания всему расчету объявляю благодарность…

— Служим Советскому Союзу! — Дружный наш отклик поднялся над степью и растворился в нарастающем шуме двигателей.

— По машинам! — раздалась команда.

Тракторы, ревя моторами, набирали скорость. Мы ехали по утренней степи.

Серая пыль, поднимавшаяся от разбитой фронтовой дороги, вскоре окутала нас своей молочной пеленой. Мы ехали молча, навстречу горам.

На рассвете въехали в какую-то станицу. Снова дымящиеся пепелища и развалины, обугленные ветви фруктовых деревьев. Среди развалин и на изрытой снарядами улице валялись трупы фашистов.

Станица, а точнее, то, что от нее осталось, выглядела вымершей. Стаи птиц кружились над несколькими деревьями, оставшимися целыми. В воздухе пахло гарью.

Час или два назад здесь, по-видимому, шел бой. Для гитлеровцев каждая стена служила опорным пунктом. Нелегко было нашей пехоте взять эту станицу. Проезжая по улице, мы видели, как санитарки подбирали раненых. Среди пострадавших были и местные женщины, и дети, не успевшие покинуть станицу. Несмотря на рев моторов, мне казалось, что я слышу стоны раненых, а от вида окровавленных людей кружилась голова. Убитых клали возле разрушенного подвала. Несколько красноармейцев копали большую братскую могилу.

Признаки ожесточенного боя можно было увидеть повсюду.

Наши тягачи остановились на южной окраине бывшей станицы. Сапёрский приказал командирам расчетов приготовиться к бою. Шум сражения доносился с запада, оттуда, где какие-то подразделения нашей пехоты вели наступление. Мы должны были поддержать их огнем.

Итак, снова в бой! Поддержать огнем пехоту — это значит бить врага, снарядами из наших орудий вдавливать его в советскую землю, мстить за ее раны и страдания. Каждая команда «Орудия к бою!» придавала нам новые силы, помогала выстоять в тяжелой тогда для наших войск обстановке. Приближалась вторая половина августа, период, когда немцы, форсировав Кубань и овладев такими важными центрами, как Краснодар, Армавир и Майкоп, предпримут решительное наступление…

Разрушенную станицу окружали пологие холмы, извилистые овраги, а где-то за серой утренней дымкой прятался лес, в котором и засели части противника. Фашисты, выбитые из станицы, не хотели мириться с поражением. Усиливался огонь их орудий, минометов и пулеметов. От частых взрывов снарядов пелена тумана начала редеть. Справа от нас яростно строчили «максимы».

Уже рассветало, когда наши расчеты подняла команда «Орудия к бою!». Искать удобные позиции было уже некогда. Наверное, пехота настойчиво просила поддержать ее огнем. Тракторы отъехали назад, расположились среди развалин.

Бой продолжался. Мы с Ваней Гришиным и Грицко Панасюком подносили снаряды. По-видимому, гитлеровцы перешли в контратаку.

Туман медленно рассеивался. Показалось яркое торжествующее солнце. Его лучи — предвестники теплого дня — ласково скользили по нашим спинам.

Это был один из многих теплых дней в краю; который славится прекрасной погодой. Однако солнечные дни не радовали нас, поскольку в то время превосходство авиации противника в воздухе было еще довольно ощутимым.

В растворяющемся от золотистых лучей солнца тумане грохотали наши орудия. Мы работали не покладая рук. Из стволов летели смертоносные снаряды, чтобы проложить дорогу нашей наступающей пехоте и обеспечить нам отход на более удобные, замаскированные позиций.

Орудийная прислуга — вся в поту, как после жаркой бани. От снарядов немеют руки.

— Огонь, ребята! Огонь!.. Скорее!