Елизавета Литвинова - Аристотель. Его жизнь, научная и философская деятельность

Перейдем теперь к изложению мыслей Аристотеля о власти и рабстве; он говорит:

Начало власти и начало подчинения принадлежат к числу не только необходимых, но и полезных условий общественного быта. Так, уже самым рождением определяется различие между тем, кто назначается к подчинению, и тем, кто создан для власти. Но между властвующими, как и между подчиняющимися, существует множество видовых различий.

Всякое живое существо состоит из души и тела; естественное отношение между ними таково, что душа властвует, а тело подчиняется. Подчинение тела душе полезно как для души, так и для тела, тогда как равенство или обратное отношение их между собой вредно. То же отношение существует между человеком и прочими животными. Домашние животные по природе своей лучше диких, для них лучше быть в подчинении у человека, потому что через это подчинение они достигают своего собственного благосостояния. Мужчина лучше женщины по самой природе, потому он властвует над нею и она ему подчиняется. Существуют люди – рабы по природе, и для них самое лучшее быть в подчинении у той же власти, которой подчиняются тело и животные. Природа, желая установить различие между свободными и рабами, делает различие между самыми их телами. Тела рабов сильны, так что они могут быть употребляемы на разного рода работах, необходимых в жизни; а тела свободных не способны на такие работы, зато свободные люди годны для политической и научной деятельности.

Деятельность домохозяина в семейной жизни может быть рассматриваема с трех сторон: с одной, в отношении его как господина к рабу, о чем уже было говорено, с другой – в отношении его как отца к детям, и с третьей – в отношении его как мужа к жене, потому что глава семьи имеет власть и над женою, и над детьми – как над свободными. Над женою он властвует как правитель в аристократически устроенном государстве: отношение мужа к жене это дружеский союз между двумя неравными лицами. Над детьми же отец властвует как царь. Родивший имеет, конечно, власть над рожденным, как на основании любви своей к нему, так и по причине своего старшинства; а власть, опирающаяся на такие основания, относится к роду царской власти. Гомер называет Зевса отцом людей и богов, так как он царь над всеми.

Деятельность домохозяина должна заключаться более в попечении о людях, а не в приобретении вещей неодушевленных, которые мы называем богатством. Но здесь Аристотель наталкивается на вопросы. Доступна ли рабам иная, высшая, деятельность; если доступна, то чем тогда они будут отличаться от свободных. Если жена должна во всем подчиняться мужу, то может ли она быть рассудительна, мужественна. Странно допустить, что она ко всему этому не способна. Но часто случается наоборот: есть люди, которые только по телу свободны, а другие только по духу. Сама справедливость требует, чтобы природные рабы служили природным господам. Но природных рабов следует отличать от рабов по закону. В отношении между рабом и господином, если каждый из них таков по своей природе, имеют место как взаимная польза, так и взаимная дружба. Но противоположные явления бывают тогда, когда эти отношения устанавливаются не природою лиц, а основываются на законе и праве сильного. Господином называется кто-либо не потому, что он знает науку управлять людьми, но потому что на самом деле он рожден властвовать.

Кто имеет раба, но не умеет владеть им, для того раб и его собственное господство над ним ничего не значат.

Мы привели этот взгляд Аристотеля на рабство, чтобы выставить его в истинном свете. Аристотеля принято называть защитником рабства. Это невозможно оправдать условиями его времени, потому что против рабства восставал же Платон, желавший также полного равноправия мужчин и женщин.

Но Платон стремился к своим идеалам, не соотносясь с окружавшей его действительностью. Аристотель же не мог оторвать своих глаз от жизни, от фактов; мы видим, что он к последним прикован и как бы связан ими. Однако же нельзя сказать, чтобы Аристотель не мог себе представить изменение внешних условий вообще и в данном частном случае. Всем известно его знаменитое изречение: «Если бы челнок мог работать сам собою, то не было бы рабства». Из завещания Аристотеля мы видели, как он относился к своим собственным рабам; это отношение, как мы замечаем, не только не противоречит взглядам, высказанным им в его знаменитом сочинении «Политика», но вполне им отвечает. Он не был защитником рабства по закону, потому представляется естественным, на наш взгляд, что он дал волю тем рабам, которые, по его мнению, не были рождены рабами. Что касается самого деления людей на рабов и свободных, то оно проглядывает и у Платона, который неизменно отличает эллина от варвара. У Аристотеля это деление проходит непрерывною нитью через все сочинения, где он касается человека и его жизни.

Сочинение Аристотеля о поэзии, как и все другие, подверглось превратным толкованиям; Аристотеля совершенно напрасно обвиняли в грубом материализме. Обвинения такого рода, конечно, расточались людьми ограниченными. Истинные знатоки, напротив, высоко ставят это сочинение Аристотеля. Лессинг говорит: «Если я не ошибаюсь в сущности драматического искусства, то потому, что понимаю его так, как объяснил его Аристотель, наблюдая множество образцов греческой сцены. Я нисколько не колеблюсь признаться – пусть смеются надо мною в наши просвещенные времена, – что я считаю ее („Поэтику“) таким же непогрешимым произведением, как „Элементы“ Эвклида. Основания аристотелевской пиитики так же истинны и верны, только не так понятны, а потому более подвержены ложному толкованию. Особенно во всем, касающемся трагедии, я берусь доказать, что она не может на шаг отступить от аристотелевского идеала, не удаляясь от своего совершенства».

Греки считали образное представление истинною целью поэзии. Но чтобы вполне образно представить людей, чтобы вывести их как бы живыми, потребно сильное воображение и свободное творчество. О выражении собственных чувств греки совсем не думали; у Аристотеля также об этом нет и помину. Назначение поэта, по мнению Аристотеля, излагать не то, что бывает, а то, что могло бы случиться, то есть возможное.

Поэзия глубже истории и имеет большее значение, чем первая; она выражает общие законы человеческой природы, история же описывает частные их проявления. Аристотель советует трагическим поэтам подражать хорошим портретистам, которые делают портрет похожим на оригинал, но вместе с тем и более красивым. Так и поэту необходимо порочные характеры облагораживать; он может воспроизводить то, что есть, что было, что кажется, или то, что должно быть. Всякое искусство, по мнению Аристотеля, подражает природе, частью восполняя то, чего природа не в силах произвести. Указав на назначение поэтического творчества, Аристотель переходит к изложению истории постепенного развития поэзии и к ее наиболее совершенным формам – трагедии и комедии. Польза же поэзии, по его мнению, заключается в облагораживании и очищении страстей.