Павел Куприяновский - Бальмонт

«За неделю, проведенную в Венеции, я так привязался к этой ночной красавице, что жаль уезжать отсюда. Площадь святого Марка — это самое красивое, что я видел когда-либо в каком-либо городе. Площадь, кажущаяся залой и замкнутая среди стен, зданий, построенных из мрамора! Византийский собор св. Марка, дворец дожей, напоминающий всю красоту мавританских построек, бесконечное разнообразие в окраске морских волн под вечерним светом неба от темно-лилового до воздушно-перламутрового, гондолы, черные, как гроб, и легкие, как призрак, — все это страницы из поэмы, впечатления, глубоко западающие в душу. И женщины, проходящие в сумеречном свете по набережной, так не похожи на женщин Англии или Франции: в них есть настоящая неподдельная прелесть, среди них можно встретить мадонну. Я говорю о женщинах из рабочего класса, гуляющих с непокрытой головой и закутанных в черные шали, — дамы совершенно некрасивы и неинтересны.

Море, искусство, пенье, красивые женские лица и мрамор — от всего этого мне хотелось вчера перенестись на Север, в осенний сад, с пышными настурциями. Таково капризное сердце человека. Вечно его тянет туда, где его нет».

Из письма от 2 октября из Рима:

«Милая мама, собирался написать тебе из Флоренции, где мы пробыли около двух недель, но в буквальном смысле от красоты слегли в постель. Мне так понравилось во Флоренции, как нигде еще не нравилось. Попасть в этот город — это целая эпоха в жизни, более того, это счастье. Ни итальянская природа, ни итальянская живопись, ни итальянская поэзия не понятны для того, кто не был здесь, и каждый день пребывания в этой столице итальянских очарований приносит неисчерпаемые впечатления…

Здесь, в Риме, я жалею, что мы уехали так скоро из Флоренции, я чувствую, что необходимо вернуться туда не на несколько дней, а на целый год, на два года. Но это в будущем. Теперь мы здесь, в Риме, в сказочной столице погибшего мира, призрачных видений и в святилище неумирающего искусства. Как я понимаю Гёте, который приехал в Италию, чтобы освободиться от себя! Здесь кажется нереальным все будничное, чем живешь ежедневно, и глубоко убедительным то, что называют снами. Я не в силах описать того, что вижу, у меня еще нет слов, я, как пилигрим, пришел наконец к чудотворным местам и могу только произносить „ох!“ и „ах!“».

Характерно, что второе письмо, как и первое, заканчивается чувством тоски по родным местам, которое его всегда сопровождало вдали от родины, — он намерен после возвращения в Париж «направить стопы в Российку». «Боже, до чего соскучился по ней, — пишет поэт. — Все-таки нет лучше тех мест, где вырос, думал, страдал, жил. Весь этот год за границей я себя чувствовал на подмостках, среди декораций. А там, вдали — моя родная печальная красота, за которую десять Италий не возьму».

Бальмонт еще дважды побывает в Италии: в июне 1902 года и в ноябре — декабре 1908 года. Впечатления от Италии, ее культуры, поэзии, живописи отразились в лирических стихотворениях Бальмонта: «Спящая Мадонна», «Данте», «Перед итальянскими примитивами», «Фра Анжелико», в сонетах «Италия», «Данте», «Микель Анджело», «Леонардо да Винчи». Осенью 1897 года он написал в Италии стихотворение «Прости!» (помечено: «У развалин Помпеи») и поэму «Звезда пустыни» (помечено: «Рим»).

Оставив Екатерину Алексеевну на попечение ее сестры Маргариты Сабашниковой и Н. В. Евреиновой, в середине ноября Бальмонт уехал из Парижа. 17 ноября он извещает мать, что вернулся в Россию, остановился в Москве у сестры жены — Татьяны (в замужестве Бергенгрин) и через неделю приедет в Шую. Побывал ли он в Шуе, неизвестно, в основном до конца декабря он находился в Москве и Петербурге.

В «Дневниках» Брюсова за 1897 год есть три ноябрьские записи, посвященные Бальмонту (19, 21 ноября и конец месяца). Из них можно заключить, что их встреча была дружеской: «беседа душ», чтение стихов. Бальмонт за границей тосковал по Брюсову, всегда ждал его писем. Однако за время разлуки они оба изменились. «Наши встречи были холодными. Что-то порвалось в нашей дружбе, что уже не будет восстановлено никогда. Я сам знаю, что я ушел от его идеала поэта», — записывает Брюсов в дневнике уже 22 декабря. В Брюсове заговорил дух соперничества, к которому примешались ревность и чувство зависти (в этом Брюсов признается сам в одной из дневниковых записей). Все это временами будет омрачать отношения поэтов, хотя до вражды дело долго не доходило во многом благодаря доброжелательности и великодушию Бальмонта.

Большую часть декабря Бальмонт был занят своими делами в Петербурге, где готовил к изданию третью книгу стихов «Тишина». В столице он возобновил встречи с петербургскими поэтами и редакцией журнала «Северный вестник». К этому времени обозначился конфликт Акима Волынского с Минским, Мережковским и Зинаидой Гиппиус, в результате чего эти ближайшие сотрудники журнала (Минский одно время был секретарем журнала) покинули его. Разрыв произошел из-за идейных и личных причин, отягощенных диктаторской позицией Волынского. Бальмонт «ближайшим сотрудником» не был, но находил «Северный вестник» одним из лучших русских литературных журналов и продолжал в нем печататься. В последние два года существования журнала (1897–1898) там были опубликованы восемь его стихотворений и лекции по русской поэзии, прочитанные в Оксфордском университете (1897. № 8). Положительно относясь к позиции журнала и некоторым статьям Волынского, Бальмонт вместе с тем не мог не видеть (как и близкие ему петербургские поэты), что критик-неокантианец Волынский оставался глухим к идеям и художественным исканиям символистов.

Вернувшись из Петербурга в Париж накануне нового, 1898 года, Бальмонт вел уединенный образ жизни: читал с женой книги французских и немецких писателей, занимался испанским языком и литературой. Это было тревожное время ожидания родов. 11 февраля 1898 года Бальмонт сообщал Вере Николаевне: «Катя страдала трое суток, ребенок умер не родившись. <…> Причина несчастных родов — невероятные размеры ребенка (девочка), — на семь сантиметров более нормального. <…> Здоровье ее удовлетворительное, но она угнетена, и мы все тоже измучились». Екатерина Алексеевна долго и сильно болела, температура доходила до сорока с лишком градусов, и все могло закончиться трагически. Написав обо всем этом 14 апреля А. И. Урусову, Бальмонт добавил, что теперь «Катерину можно считать воскресшей из мертвых».

После выздоровления Екатерины Алексеевны Бальмонты приехали в Москву. Лето 1898 года они провели в подмосковном имении Баньки (Лысые Горы), которое принадлежало Якову Александровичу Полякову, женатому на сестре Екатерины Алексеевны Анне. В это время Бальмонт познакомился с братом Якова Александровича — Сергеем Александровичем Поляковым, который позже возглавит символистское издательство «Скорпион» и станет издателем журнала символистов «Весы».