Альфред Хейдок - Страницы моей жизни (сборник)

Я с рождения зачислен в лютеранское вероисповедание, не признающее никаких святых: так какие же мы паломники? Скорее – туристы. Но это не так.

В Сергии Радонежском я вижу только один Лик, одно воплощение Великого Духа, границ которого я не знаю, но который много раз появлялся на нашей планете в разных Ликах, неся свет народам. Мне потребовались годы сознательной жизни, чтобы узнать, чья Незримая Рука отвела от меня смерть, когда в амурской тайге хунхузы держали меня на мушке; когда на германском фронте самолёт потратил на меня, скачущего всадника, три бомбы подряд; когда крупные пули взбивали вокруг меня, идущего в цепи, фонтанчики песка; когда я, сражённый сыпным тифом, чувствовал себя уже отлетевшим ввысь; когда… о, сколько могло быть таких «когда», о которых я не знаю! Мог ли я не полюбить Его!

Здесь отрицатели с учёными степенями и без них, не признающие существования ни души, ни духа, ни Высшего Руководства, не применут меня спросить, откуда у меня такая уверенность, что меня спасал именно Сергий, а не нечто другое или кто-то другой и какие к тому доказательства? Отвечу: эту уверенность принесло мне сердечное чувствознание, вспыхнувшее озарением, как только я впервые прочитал жизнеописание Сергия Радонежского, написанное Н.Яровской (Е.И.Рерих) в книге «Знамя Преподобного Сергия Радонежского». Это тем более поразительно, что я воспитывался в лютеранском вероисповедании, которое, как я уже сказал, совершенно не признаёт существования каких-либо святых. От этого жизнеописания веяло на меня чем-то знакомым: родным и близким, – я не мог читать его без слёз. Ещё до этого я заметил, что все исторические описания Куликовской битвы очень волнуют меня. Не участвовал ли я в ней в прошлых жизнях? Жизнь подтвердила мою смутную догадку.

Я провёл долгие годы в общении с мудрым ясновидящим на полярном круге. Свой опасный для бериевского лихолетья дар ясновидящего он прятал так хорошо, что даже члены его семьи толком не знали о нём. Он сказал мне, что знает мою жизнь лучше, чем я сам. Он был чрезвычайно скрытен и скуп на откровения, но всё же один раз подтвердил мои догадки, сказав, что я в своих прежних жизнях был лично знаком с Сергием Радонежским и участвовал в Куликовской битве. Когда я спросил его, участвовал ли я в этой битве в качестве рядового бойца или выше, он ответил, что не в качестве рядового бойца… Большего я не мог у него вытянуть, но и этого было достаточно. Далее, чтобы не повторяться, отсылаю читателей к моей статье «Сергий Радонежский»[10], в которой я описал явление Сергия моей жене перед опасной, угрожающей жизни, операцией (1935 г.). Считаю, что для непредубеждённого ума доказательств достаточно.

Мы отправились в лавру 20 октября. Я не видел ни красок земли, ни неба. Беловатый туман стоял перед моими глазами, я вступал в него, не зная, встретит ли моя нога опору, и целиком положился на сильную руку сопровождающего. Москва ревела вокруг меня потоками автомобилей, то усиливаясь, то замолкая. Эскалаторы несли меня куда-то вглубь и выбрасывали на проходы, по которым я сходил и спускался по невидимым для меня ступенькам. Не люблю этого подземелья (метро), где железным скрежетом подкатывались и уходили опасные, грозящие искалечиванием и смертью машины. Я облегчённо вздохнул, когда в лицо ударила струя свежего воздуха на поверхности земли. Потом была электричка, высадка, и мы пошли пешком. Судя по возгласам спутников, с виадука через рельсовые пути открывался вид на златоглавые купола Сергиевой лавры. Рёв моторов вновь заполнил наш слух, как только мы спустились с виадука. Плотные потоки машин шумливой рекой неслись вдоль нашего пути.

Меня охватило необычайное волнение при мысли, что я хожу по тем местам, по которым ходил Он – Великий, и что в числе тех, которые посещали Сергия накануне Куликовской битвы, находился и я. Тёплая волна благоговения, идущего от сердца, залила моё существо, и на глазах навернулись слёзы. Но слёзы нежелательны, они – признак слабости.

Остановившись, прошу моих спутников выслушать меня. Я предлагаю, чтобы каждый из них обдумал, как он будет вести себя у гробницы Преподобного. Я приехал сюда не как турист, а как паломник, но в чём может выразиться моё паломничество, если мне с детства не была привита склонность к исполнению церковных обрядов? И в то же время мне хотелось как-то выразить своё благоговение перед останками Того, Кого я люблю.

И я принимаю решение: я трижды поклонюсь земным поклоном, касаясь рукой земли. Этими поклонами я также хочу выразить, что не прячу моё верование из боязни, что кто-то осудит меня. Наоборот, я хочу выразить, что готов подтвердить это перед всеми – всегда и везде. Высказав это, я оборачиваюсь к Л. и спрашиваю, согласна ли она вместе со мной совершить это преклонение. Она радостно соглашается. После этого я предлагаю остальным двум поступать у мощей Сергия так, как им подсказывает их сердце.

Мы продолжаем путь. Внимание моих спутников было привлечено киоском сувениров и очень красивым небольшим храмом (часовней конца XVII в.). Мои спутники разбрелись и когда, по истечении некоторого времени, соединились, то одного уже не было. Необычайно склонный к обидчивости спутник покинул нас, заявив, что дальнейший путь будет совершать один.

Мне вспомнилось: «Близ Меня, близ огня». Эти слова приписываются Иисусу. И значение их в том, что сильные огненные излучения Высокого Духа, так называемая аура, усиливает в окружающих всё – и доброе и злое. Приближаясь к месту, насыщенному излучениями Подвижника, люди становятся или добрее или злее, в зависимости от своего потенциала.

Мы двигаемся дальше. И тут к нам подходит мужчина, я слышу его голос: «Вы идёте в церковь, вот вам деньги, поставьте свечи святому Угоднику: за жену, за мать, за меня и детей… Я сам не могу, работаю – занят». В голосе слышится искренняя мольба.

И у меня мелькает мысль, что он любит свою жену. Мой спутник, за руку которого я держусь, вежливо отказывается: «Видите, я веду слепого, не могу я». Выручает Л., она принимает деньги и храбро соглашается выполнить просьбу. Я знаю, что она будет это делать в первый раз в своей жизни и, может быть, не по всем правилам, но всем сердцем одобряю её.

Наконец, я очутился, как мне сказали, в Троицкой церкви, где помещается гробница Сергия. Я, слепой, всё, что происходило вокруг меня, мог воспринимать только на слух. И то, что я воспринимал, было пение. Пел, как мне казалось, чудесно слаженный хор, и песнопение это не было мне знакомым по воспоминаниям прежних посещений церквей. В нём, чудесно омывающем моё сердце, было что-то от грустной народной песни, некоторые ноты перекликались с такой печальной, полной щемящей тоски, старинной песней «Летят утки». Я долго стоял, весь отдавшись этому песнопению, и в душе благодарил тех, кто пел. Впоследствии я узнал, что это не был хор профессионалов, но временно составленная группа певцов с разных концов Руси. Внутреннее чувство сказало, надо двигаться к гробу. Держась за руку Л. и слегка подталкиваемый сбоку другими паломниками, я поднялся на несколько ступенек, и Л. прошептала: «Вот тут». «Ну, поклонимся», – сказал я.