Катрин Шанель - Величие и печаль мадемуазель Коко

— У меня уже был конфуз с этими несчастными розами, — сказала она сдержанно, но с большим чувством. — В первые дни моего здесь пребывания я попросила садовника срезать розы. Собрала букеты, расставила их по вазам… Провозилась целый день, исколола руки шипами… А Вендор, когда вернулся, устроил мне выволочку.

— Ему не понравились букеты? — удивилась я.

Взмахом руки мать отмела это предположение.

— Об эстетической стороне не было ни слова. Оказывается, вся эта красота и роскошь существует только для того, чтобы ее отправляли в больницы и приюты. Можешь себе это представить? Алые розы — в дом престарелых, чтобы они благоухали в пропитанных лекарством спальнях! Белые лилии — в детский приют, пусть отбивают запах грязных пеленок. В родильные дома — до того ли несчастным роженицам, станут ли они, корчась от схваток, вдыхать аромат дамасских роз! А сумасшедшие в домах скорби пусть нюхают фиалки, их запах, говорят, умиротворяет.

— Мне кажется, это очень милый обычай, — пробормотала я. — Быть может, чистые пеленки и лекарства нужнее в приютах и больницах, но и цветы тоже могут украсить жизнь…

— А по-моему, это глупость и больше ничего, — безапелляционно заявила Шанель. — Знаешь, типичная глупость аристократии. Держаться за старые порядки только потому, что они старые. Не пользоваться собственными цветами, хотя они растут у тебя под носом! Представь, цветы для украшения стола и дома привозят откуда-то, то есть мы их покупаем! Покупаем за деньги, и немалые!

Меня насмешило ее негодование, негодование мещаночки, узнавшей о чьем-то легкомысленном отношении к деньгам. Дочь виноторговца сказывалась порой в ней. Я сердилась бы на нее из-за ее суждений, если бы не знала, что она жертвует много денег сиротским приютам.

— Вендор не разорится из-за этого, — намекнула я ей, сдержав смех.

— Само собой. Но и денег у него не прибавится. Заметь, я же не говорю о том, чтобы продавать эти цветы. Люди знатные до сих пор с предубеждением относятся к занятиям коммерцией.

И она пожала плечами с великолепным пренебрежением. Я чувствовала ее правоту, и все же сердце мое было на стороне Вендора. Розы — больным! Орхидеи — обездоленным, чтобы украсить их жизнь. Как прекрасен этот древний обычай — показывать слабым мира сего, что сильные помнят о них!

И я постаралась переменить разговор.

— Думаю, герцог потом вымолил у тебя прощение?

— О да. Он нарвал где-то полевых цветов и принес мне. Мол, они тоже из семейства орхидей, и даже красивее, чем наши садовые орхидеи. Я оценила его жест — герцог собирает для меня полевые цветы, словно пасторальный пастушок! Но все же у них тут все очень странно… И так много, так много лишних трат! Знаешь, Вороненок, мы не представляли себе, как живут аристократы, и были знакомы только с внешней, показной стороной жизни. Я читала романы, но там ничего не было написано о том, какие суммы тратятся на содержание этих аристократических поместий.

О, да. Никому не пришло бы в голову показывать мне бухгалтерскую отчетность, но о бессмысленной роскоши кричало все. Непомерно раздутый штат слуг помогал постоянно держать в порядке комнаты для гостей. Камины были натоплены, постели застелены. В гараже стояло двадцать автомобилей, отлаженных, заправленных, готовых к выезду. Столько же моторных лодок стояло в порту, ожидая только приказа. К завтраку и обеду подавалось каждый день множество кушаний, даже когда не бывало гостей. При всем старании мы не могли бы съесть и десятой части того, что приносили к нашему столу. Куда девались эти блюда? Их съедали слуги или выбрасывали в помойку? Для Шанель это были вещи одного порядка — горы свежей, самого лучшего качества провизии уходили в никуда. Она и терзалась этим обстоятельством, и была в восхищении от окружающей ее роскоши. Самые противоречивые чувства разрывали ее натуру, но натура у нее была крепкая, и каким-то там чувствам было ее не разорвать. Она идеально мимикрировала, приспосабливалась к порядкам и обычаям Итон-Холла…

Но была ли она счастлива? Или только убеждала в этом себя и окружающих?

Я знаю, есть разные мнения, но я хочу рассказать о том, что знаю я. Жизнь моей матери с герцогом Вестминстерским не была безоблачной. Это только со стороны казалось, что она, попав в роскошный замок, будет всем довольна и счастлива. Кто она такая — безродная сирота, когда-то — певичка кабаре, потом портняжка с исколотыми пальчиками, содержанка богатых господ… Разве это не сказка? Но кто знает, о чем грустила Сандрильона, ставшая принцессой? Не показался ли ей замок принца золотой клеткой? И учтите при этом, что героиня сказки стала законной женой, а моя мать и герцог не были женаты. Вендор все еще состоял в браке, а для того, чтобы расторгнуть его, требовалось соблюдение ряда важных формальностей, и ускорить бракоразводный процесс было не под силу даже королеве. Но если бы он и развелся — каковы шансы, что он захотел бы жениться на Шанель? Я не знала. Быть может, и она тоже. В свое время Бой не женился на ней, потому что ему нужно было заключить брак, укрепляющий его положение. Вендор не нуждался в этом и мог бы сделать спутницей своей жизни любимую женщину, из каких бы слоев общества она ни происходила. Это не подорвало бы его репутации, а только упрочило бы ее — во всяком случае, так мне казалось! Он ведь презирал условности, ненавидел все, что могло бы стеснить его, ограничить его свободу… Герцог даже новую обувь терпеть не мог! Не потому ли он предпочитал узам добропорядочного брака связь с французской модисткой?

Шанель старалась быть настоящей хозяйкой Итон-Холла. Я не могла не заметить, что ее манеры изменились. Богемные повадки исчезли, их заменили кротость и благонамеренность. Нет, она не стала потупившейся ханжой, оставалась все той же бойкой и очаровательной женщиной, и все же воздерживалась от многих острых словечек и экстравагантных выходок. Такая независимая в суждениях, она считала нужным соглашаться с мнениями герцога. Будь я на ее месте…

Ах, о чем это я? Мне никогда не быть на ее месте! Во мне, в моей внешности и характере нет ничего, что могло бы привлечь такого человека. И все же на ее месте я не меняла бы стиля, который именно и привлек к ней герцога. Пожелай он приобрести кроткую и здравомыслящую супругу, он женился бы на ком-то из своего круга или попросту вымолил бы прощение у жены! Но ему нужен был перчик, блеск, острота и лукавство… Так зачем строить из себя леди? Все равно не перещеголяешь ни одну из этих дам.

Дам в Итон-Холле бывало немного. Каждое воскресенье устраивался роскошный прием, съезжалось до пятидесяти человек гостей. Но от моего внимания не ускользнуло, что супруги английских аристократов отличались крайней болезненностью. У герцогини Мальборо не прекращались мигрени. Графиня Лондсдейл непрерывно простужалась. Да и Клементина Оджилви Спенсер-Черчилль, баронесса Спенсер-Черчилль, урожденная Хозьер не торопилась знакомиться с Шанель. Сам же Черчилль, тогда министр финансов, был в восторге от нее, и, как я узнала много позже, очень хорошо отзывался о ней в письмах к своей жене — как, мол, хороша французская подружка Бенни, полна жизни, обаятельна, отважна! Я благодарна ему за такой отзыв, но это обстоятельство если и могло изменить отношение Клементины Черчилль к Габриэль Шанель, то не в лучшую сторону!