Леонид Млечин - Крупская

В четыре часа дня император и его многочисленная свита поехали еще и на ипподром. Скачки закончились только в восемь вечера. А к девяти стали съезжаться в театр. Автомобиль председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина остановился у бокового подъезда. Вместе с ним приехал его заместитель в правительстве министр финансов Владимир Николаевич Коковцов.

«На мой вопрос, — вспоминал Коковцов, — почему Столыпин предпочитает закрытый автомобиль открытому — в такую чудную погоду, он сказал, что его пугают готовящимся покушением на него, чему он не верит, но должен подчиниться этому требованию…»

Кто мог в ту минуту предположить, что из театра Коковцов уйдет новым главой правительства России. А Столыпина, тяжело раненного и потерявшего сознание, вынесут на руках. И жить ему останется всего несколько дней…

Страх перед революционерами-террористами был тогда всеобщим. И киевский губернатор Алексей Федорович Гирс вздохнул с облегчением, когда все гости уже собрались в театре. «За театр можно быть спокойным, — думал он, — публика, которую предложено было допустить туда, была строго профильтрована».

Полицейские предварительно осмотрели зрительный зал и все помещения театра. Вскрыли пол и даже проверили хрустальную люстру на прочность — не попытаются ли террористы обрушить ее на высокопоставленных зрителей…

Во втором антракте, как только занавес опустился и царская ложа опустела, министр финансов подошел к Столыпину. Глава правительства стоял, опершись на балюстраду оркестра. Коковцов объяснил, что прямо из театра едет на вокзал и желал бы проститься.

— Я от души завидую вам, что вы уезжаете, — признался Петр Аркадьевич, — мне здесь очень тяжело ничего не делать и чувствовать себя целый день каким-то издерганным, разбитым…

Коковцов ушел, оставив Столыпина беседовать с министром императорского двора бароном Владимиром Борисовичем Фредериксом и военным министром Сухомлиновым.

Зал опустел, публика хлынула в фойе. Вместе с остальными зрителями вышел и адъютант председателя Совета министров капитан Есаулов, который должен был его охранять. В его обязанность входило ни на минуту не оставлять Столыпина одного. Но в антракте капитан преспокойно ушел. Что может случиться? В театре — 15 жандармских офицеров и 92 агента дворцовой охраны и Киевского охранного отделения!

«Когда мы разговаривали, — вспоминал Сухомлинов, — государя уже не было в генерал-губернаторской ложе, он ушел курить. В тот момент, когда я повернулся к кулисам, мне послышалось, точно кто-то ударил в ладоши…»

«Раздались два глухих выстрела, точно от хлопушки, — рассказывал Коковцов. — Я сразу не сообразил, в чем дело…»

«Мы услышали крики и треск, — вспоминал начальник Киевского охранного отделения подполковник Николай Николаевич Кулябко. — Первое впечатление, что рухнул театр от перегрузки. Под этим впечатлением я бросился в зрительный зал».

Быстрее Кулябко в зал вбежал заведующий агентурой дворцовой охраны жандармский полковник Александр Иванович Спиридович. Он прямо по стульям добрался до царской ложи и выхватил саблю из ножен.

Только генерал-лейтенант Павел Григорьевич Курлов, командир корпуса жандармов и заместитель Столыпина по Министерству внутренних дел, сразу понял, что это за звук: «Раздался выстрел из браунинга, столь характерный по своему звуку. Я бросился в зал, встретив у прохода какого-то офицера, который выбежал с обнаженной шашкой, крича, что убили Столыпина. Проникнуть в зал не мог, так как в проходе публика избивала какого-то человека. Издали я видел опускавшегося на кресло Столыпина и стоявшего около царской ложи с обнаженной саблей полковника Спиридовича».

«Петр Аркадьевич как будто не сразу понял, что случилось, — вспоминал киевский губернатор Гирс. — Он наклонил голову и посмотрел на свой белый сюртук, который с правой стороны под грудной клеткой уже заливался кровью. Медленными и уверенными движениями он положил на барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и, увидя жилет, густо пропитанный кровью, махнул рукой, как будто желая сказать: “Все кончено!”».

Петр Аркадьевич сделал несколько шагов.

— Я ранен, — сказал он.

Он стал бледнеть и опустился в кресло.

«Раздались крики о помощи, — вспоминал Коковцов. — Я побежал к Столыпину. Все окружающие помогли ему сесть. Поднялась страшная суматоха. Столыпина понесли на кресле к проходу…»

Генерал Курлов приказал командиру эскадрона жандармов очистить проезд от публики и выделить взвод, чтобы сопровождать карету скорой медицинской помощи, вызванную для Столыпина. Когда главу правительства укладывали в карету, он уже впал в беспамятство.

«Зал моментально заполнился публикой, — вспоминал Коковцов. — Государь и вся царская семья появились в ложе. Взвился занавес, раздались звуки гимна, исполненного всею театральною труппою. Громовым “ура!” встретила растерявшаяся публика конец гимна. Государь, бледный и взволнованный, стоял один у самого края ложи и кланялся публике. Затем быстро начался разъезд. Я узнал, что царская семья выехала благополучно, Столыпин отвезен в клинику доктора Маковского, а преступник задержан и подвергается уже допросу в одном из нижних помещений театра».

Возле клиники Маковского собралась огромная толпа. Приехал министр финансов Коковцов. Как заместитель Столыпина, он автоматически вступил в права председателя Совета министров. Приказал губернатору удалить из лечебницы публику, поставить полицейскую охрану снаружи и внутри.

«Врачи были в сборе, — вспоминал Коковцов, — тотчас приступили к осмотру раненого и заявили, что пуля нащупывается близко к поверхности и к вынутию ее будет приступлено не позже следующего утра. Столыпин был в полном сознании, видимо, сильно страдал, но удерживал стоны и казался бодрым…»

На следующий день было назначено молебствие в Михайловском соборе об исцелении Петра Аркадьевича. Никто из царской семьи не приехал, и даже из ближайшей свиты государя никто не явился. Столыпин был ранен в руку и в грудь. Ранение в руку оказалось легким. А вторая пуля попала в печень. Операция не помогла. Вечером 18 сентября 1911 года — по новому стилю — сознание покинуло его и он скончался.

После смерти Петра Аркадьевича аграрная реформа еще продолжалась. Заявления о выходе из общины к 1915 году подали более шести миллионов крестьянских дворов — это две трети общинных хозяйств. Не хватало землемеров, чтобы всё оформить! Столыпинскую реформу один японский ученый назвал «русской агротехнологической революцией». Ее остановила Первая мировая война.