Кузьма Белоконь - В пылающем небе

Только после приземления они узнали, что сели возле Карачева.

На второй день Кузнецов со штурманом с трудом добрались в полк, доложили все, как было. Подполковник Мироненко приказал инженеру полка организовать доставку самолета с вынужденной посадки.

Романков вызвал к себе техника звена Алексеенко:

– Вот что, Иван Андреевич, даю тебе машину, пять человек из БАО[13] и Павла Фабричного возьмешь с собой. Езжай в Карачев и без машины Кузнецова не возвращайся. Самолет лежит на «брюхе». Как его поднять и как доставить сюда, там, на месте, сам решишь.

– Есть, товарищ военинженер третьего ранга! – бойко ответил Алексеенко, а про себя подумал: «Вот это попал Иван. Как же я его с «брюха» поднимать буду – у нас еще никому не приходилось этим заниматься, в НИАСе[14] ничего не сказано на этот счет». Но, подбадривая себя, громко выпалил:

– Еще никто в полку не поднимал самолет в полевых условиях, надо же быть кому-то первооткрывателем!

– Вот ты им и будешь, – улыбнулся Романков.

На второй день Алексеенко со своей командой остановился у паромной переправы через Десну.

– Дедушка, перемахни нас на тот берег, – обратился Иван к старику, командовавшему паромом.

– Не могу, не выдержит, – строго ответил дед, подозрительно глядя на стоящих перед ним людей в вылинявших гимнастерках.

– Папаша, нет безвыходного положения, – осторожно начал Алексеенко уговаривать старика, чтобы тот не обиделся. – Давайте два рейса сделаем; отправим разгруженную машину, а потом мы с грузом отправимся, согласны?

В это время деда подозвала пожилая женщина, невдалеке стиравшая белье в реке. Они долго о чем-то говорили, потом старик подошел к Алексеенко и, насупив брови, спросил:

– А у вас какие-либо документы есть, что вы за люди?

Иван Андреевич предъявил командировочное предписание. Дед долго крутил его в руках и все время присматривался к печати.

– Ну что? – спросила старуха.

– Да все в порядке, и печать есть! – громко ответил тот. – Раз бумага с печатью – все перевезу одним разом.

Самолет не пришлось долго искать, он лежал в открытом поле, глубоко воткнувшись в мягкую пахоту искореженными лопастями винта. Алексеенко и Фабричный несколько раз обошли вокруг него, поглядывая друг на друга, и каждый ожидал ответа на вопрос: «Что будем делать?» Однако первым должен дать ответ Алексеенко – он здесь командир.

Иван Андреевич нахлобучил видавший виды облезлый летный шлем, еще в Харькове подаренный ему капитаном Ермиловым, долго чесал затылок – и вдруг его лицо засияло:

– Нашел! – крикнул Иван так, словно открыл закон всемирного тяготения. – Нашел, как поднять его, бедолажку. Подкопаем под ним яму, чтобы держался только на плоскостях, выпустим шасси и машиной на буксире вытащим на ровное место.

Всей командой дружно взялись за работу, и вскоре яма была готова. Вперед по ходу самолета сделали пологий срез. Оставалось только выпустить колеса и взять самолет на буксир. Но команду постигло горькое разочарование: шасси так заклинило, что выпустить их было невозможно. Но теперь уже Фабричного осенила добрая мысль:

– Давайте, – предложил он, – расширим яму, чтобы под самолет подогнать машину с опущенными бортами. Отсоединим плоскости и самолет окажется на машине.

– Отлично соображаешь, Павел, – поддержал Алексеенко.

В накаленном знойном воздухе стояла мертвая тишь. Ни малейшего дуновения ветра. В насквозь пропотевших гимнастерках, с почерневшими от солнцепека, заросшими лицами люди снова заработали лопатами.

Потом под самолет подъехала машина. Отсоединили плоскости, и он оказался в кузове. С помощью всей команды шофер выехал на ровное место. Самолет и крылья надежно увязали, и теперь смело можно было отправляться в Новозыбков.

Смело, да не совсем. Гитлеровские войска быстро продвигались на восток. «Можно попасть не в Новозыбков, а к самой фашистской сатане в зубы», – подумал Алексеенко. Тут же решил перегрузить самолет на железнодорожную платформу и поручить Фабричному отправить его в Харьков на завод. На станции Карачев железнодорожники отказались от такого груза. Только через начальника дороги Иван Андреевич добился разрешения на отправку. С помощью солдат, находящихся на станции, Су-2 с большим трудом был погружен на железнодорожную платформу – ведь под руками никаких приспособлений!

Два труженика фронта по-мужски обнялись, пожали друг другу руки и разъехались. Фабричный с самолетом – в Харьков, Алексеенко со своей командой – в Новозыбков. Прибыв на место, Алексеенко доложил Романкову о выполнении задания и представил документы «по форме» о списании самолета из части.

– Молодец, Алексеенко, сегодня же на техническом разборе поделишься опытом, как в полевых условиях поднимать самолеты, севшие с убранными шасси. Спасибо тебе за сообразительность, – сказал Николай Дмитриевич и крепко пожал руку технику звена.

По-прежнему не давали покоя гитлеровские истребители. Наша воздушная разведка зафиксировала больше всего немецких самолетов на аэродроме Старый Быхов. Командование решило нанести удар именно по нему. Но теперь уже учли урок неудачного налета на аэродром Бобруйск.

Вся подготовка велась очень скрытно. Чтобы достичь внезапности и застать вражеские самолеты на земле, было решено удар нанести рано утром. В боевой расчет командир полка отобрал лучших летчиков. И конечно же, Попова, Буханова, Володина, Аладинского, Малышенко, Емельянова, Маслова.

Поздним вечером самолеты стояли в полной боевой готовности. 13 июля в предрассветные сумерки замерший аэродром вдруг вздрогнул, зарокотал, заревел. Первым выруливает на старт подполковник Мироненко, он поведет группу. За ним, вспыхивая красно-синим пламенем от выхлопных патрубков, пошли остальные самолеты.

Девятка Су-2, возглавляемая командиром полка, собралась над аэродромом и ушла курсом на Старый Быхов. По радио – ни звука: каждый четко знал свои действия.

Высота три тысячи метров. В небе ни облачка. Далеко внизу лесные массивы как бы размылись в голубоватой дымке. Впереди река Сож еле просматривалась серо-голубоватой полоской. По левому борту самолета у реки крупный населенный пункт.

– Подлетаем к Корме, – передает по СПУ ведущему штурман Белоусов.

– Вижу. Идем точно по курсу, – уверенно отвечает Мироненко.

Еще восемь минут полета, и в густой серой дымке показалась цель. В воздухе спокойно: ни зениток, ни истребителей. К такому наши летчики не привыкли. Белоусов прильнул к прицелу и дает Мироненко отрывистые команды на выдерживание курса. На боевом курсе команды штурмана – закон для летчика. В прицеле он хорошо видел вражеские самолеты, которые рядом, один в один – какая самоуверенность! – выстроились на стоянке. Их не менее сорока.