Ольга Кучкина - Свободная любовь

– Или поставить кино.

– Бог в помощь!

– Вы счастливый человек.

– Да. Я занимаюсь любимым делом. Меня окружают хорошие люди. У меня семья, которую я люблю…

– Похоже, вы все заслужили.

– Просто мне очень повезло. Повезло на родителей, на жену, на детей, на товарищей. На меня было потрачено много любви.

– Если говорить о жизненном секрете, наверное, в этом все и дело – повезло ли человеку с любовью.

– Наверное.

– Какое кино собираетесь снимать?

– Я сейчас в предвкушении, но еще не взял след.

– Что значит – красиво стареть?

– Давно замечал, не все люди дурнеют в пожилом возрасте, есть и такие, что хорошеют. Что за этим стоит, физическое, духовное? Мне кажется, когда человек в ладу с самим собой, он дольше остается молодым.

– Какая в вас главная черта характера?

– (Долго думает.) Садись, Панфилов, два. Не знаю.

– А в других людях какая черта характера вам нравится?

– Доброжелательность. У Инны это главная черта. Кстати, это и мне присуще.

– Кем бы вы стали, если бы не стали режиссером?

– Химиком.

– Есть ли у вас девиз?

– Глаза боятся, руки делают.

Глеб ПАНФИЛОВ, кинорежиссер

Родился в 1934 году на Урале. В 1957 году окончил химический факультет УПИ. Мастер на заводе, сотрудник научно-исследовательского института, заведующий отделом пропаганда и агитации Свердловского обкома ВЛКСМ. Учился на Высших актерско-режиссерских курсах у Михаила Ромма. Первую ленту – «В огне брода нет» – снял в 1967 году. Вторую – «Начало» – через три года. На съемках этой ленты Глеб Панфилов и Инна Чурикова стали мужем и женой.

«Прошу слова», «Тема», «Васса», «Мать», «Романовы – венценосная семья», телесериал «В круге первом» по роману Солженицына – во всех выдающихся режиссерских работах Панфилова главный образ сильной, яркой, особенной женщины воплощен Чуриковой.

Сергей Юрский

Тайна жизни

Один из самых блестящих актеров питерского БДТ, из любимых «детей» легендарного Товстоногова, незабываемый Остап Бендер в кино, Сергей Юрский вдруг бросает Большой драматический, переезжает в Москву – и начинается другой отсчет его жизненного времени, начинается другая жизнь в искусстве.

Артист, чтец, театральный режиссер и кинорежиссер, писатель, общественный деятель – это все он. Его называют артистом-интеллектуалом. Сам он с таким определением не согласен.

– Есть люди, которые за все предъявляют счет, и довольно жесткий, прежде всего себе. Счет идет с молодости, а потом как-то смиряются с тем, что есть жизнь, делаются мягче, и им становится легче жить. Или наоборот: люди сначала живут-живут, а потом спохватываются, что надо потребовать что-то от себя. К какому разряду ты относишься?

– Наверное, к первому.

– То есть сначала жесткий счет, потом помягчал?

– Да я и не помягчал. Я говорю не о самооценке того, чем я занимаюсь. Просто то, что начато, нужно закончить. Нужно понять, что перед тобой холм, а иногда гора, а иногда скала, и на нее надо взойти с Божьей помощью. И сделать это в обозримые сроки. Я никогда не был склонен к любого вида сериалам и бесконечностям. Не результат, который ни в коем случае не должен быть сразу сформулирован, но задача, которая должна быть поставлена. Если в этом смысле счет – тогда да. А если в этот счет входит карьерный рост, победительность, охват пространства – в молодости, может, как-то оно и грезилось, но постепенно стало не только безразличным, а приобрело знак минус.

– А стыд за неверный поступок, что-то не так сделал, что-то надо бы в себе пересмотреть…

– Конечно, есть вещи, которых не можешь себе простить. Вот так было – и все, и ничего не скажешь. Кайся и живи дальше. Кстати, апостол Павел говорит, что нельзя все время заниматься сожалением о том, что сделано так, когда речь идет о каких-то решениях, на что соглашался, на что не соглашался. Вы состоите из того, что есть. Потому что пребывать в состоянии: надо было бы вот так, а не так, – не только непродуктивно, но нехорошо.

– Ты жизнь свою и творчество планировал? Или все спонтанно происходило?

– Планирую сроки.

– Я имею в виду, что начал как актер, после стал ставить фильмы, спектакли, после стал писать…

– Писал я всегда. Но тайно.

– Стихи?

– И стихи. Потом бросил. Я не поэт, хотя стихов написал довольно много. А режиссуры боялся как огня. Это был довольно сложный психологический процесс, когда я понял, что могу сам отвечать за все целое. Только тогда может быть результат, тот, который я могу предъявить и принять сам. Это было сложно, потому что нас воспитывали так, что профессии актера и режиссера противоположны, а попытки перехода туда или сюда вредны. Как есть, так есть. Советская система. Тот театр, в котором ты служишь, и есть твоя судьба. Тот колхоз, в котором ты работаешь, и есть твоя жизнь. Кончил факультет режиссерский – значит режиссер. Актерский – актер. Все.

– Тебе было мало?

– Абсолютно достаточно, потому что актерская судьба была сложившаяся. Но две вещи меня беспокоили: появление произведений, которые мою режиссуру, любимую, дорогую, уважаемую, не интересовали, а меня интересовали, и способ их подачи, тот стиль концертов, который я себе избрал, постепенно сделавшись режиссером этих концертов.

– Но такая жадность – когда речь о самовыражении, самоосуществлении…

– Не жадность… Я очень поздно понял, что существует поэзия…

– Как это случилось?

– Это случилось через «Горе от ума». Когда я оценил стихи. Я тогда взял и в одиночку поехал в Михайловское. В Михайловское Гейченко, которое было неудобным, почти невозможным для ночевки, в холоде, в непроходимых дорогах…

– Зима, снег?

– Не просто снег, а 30 градусов. Тогда меня заинтересовал Пушкин, впервые…

– Сколько тебе было, лет двадцать пять?

– Двадцать пять – двадцать семь.

– Беседовал с Гейченко или просто бродил?

– Бродил. Я никого не знал. Потом я уже приезжал к Гейченко, подружился с ним. Уже не один приезжал…

– Уже читая?

– Уже читая и там выступая. А первый раз просто с улицы. Вот с этих двух авторов я начал: Пушкин и Есенин. Потом появились Бернард Шоу, Хемингуэй, Шукшин, Булгаков, Бунин, Бабель, Блок, Маяковский…

– Ты читал как сумасшедший?