Александр Молодчий - В пылающем небе

Но и гитлеровцам был нанесен огромный ущерб. В ту ночь наши бомбардировщики, налетевшие на освещенный нами железнодорожный узел, уничтожили 9 танков, около 200 автомашин, разрушили вокзал, взорвали более 500 вагонов с боеприпасами, склад с продовольствием, вывели из строя 7 паровозов, 31 дальнобойную пушку… В огне погибло свыше 400 вражеских солдат и офицеров. Железнодорожный узел Брянск-2 не работал несколько суток».

Пролетая над донскими степями, наши ребята ежедневно видели багрово-черные клубы дыма, простиравшиеся на многие километры с севера на юг. Словно гигантский цунами, огненно-дымовая волна катилась на восток, поглощая все живое, что встречалось на ее пути.

После разгрома фашистов под Москвой это была, пожалуй, самая трудная, может быть, самая критическая пора войны. Очевидно, поэтому и вызвал у меня удивление один необычный и, как вначале показалось мне, странный приказ командования. После возвращения из очередного задания я пришел в штаб полка доложить о результатах полета. Выслушав мой доклад, командир не торопился меня отпускать.

— Скажите, — неожиданно спросил он, — вас удовлетворяет испытанное вами же приспособление, увеличивающее дальность полета бомбардировщика?

— Да, конечно, — ответил я, не понимая, к чему он клонит.

— Значит, вы считаете возможным полет на предельный радиус в глубокий тыл фашистов?

— Если с подвесными бензобаками, то, пожалуй, такой полет возможен, но…

— Что «но»?

— Вряд ли нужен сейчас. Ведь фашисты у ворот Сталинграда. Все силы должны быть брошены туда.

Я разговаривал с командиром полка, совершенно не подозревая, что уже получил его приказ.

— Ошибаетесь, капитан, — сказал Микрюков. — Именно сейчас и необходимо нанести удар по гитлеровскому логову. Это будет иметь огромное политическое значение. — И вышел из-за стола. — Все понятно?

Я удивленно пожал плечами:

— Н-не совсем…

— Как? А о чем же мы здесь толкуем столько времени? Готовьтесь к полету на самый предельный радиус, товарищ капитан!

Так вот оно что! Я вытянулся по стойке «смирно» и слегка пристукнул каблуками:

— Есть! На самый предельный!..

Так началась подготовка к полету на полную дальность самолетов. Техники устанавливали дополнительное оборудование, позволяющее увеличить запас топлива для двигателей, заменяли моторы, расходовавшие масло больше нормы. Оружейники шептались, что скоро привезут какие-то специальные бомбы повышенной разрушительной силы. Летный состав клеил новые карты различного масштаба — с территорией всей Германии, Венгрии, Румынии… Но куда полетим — никто ничего не знал. Мы терялись в догадках.

Ждем приказа. Наконец получаем его: «Снять подвесные бензобаки, а на их место подвесить тяжелые бомбы».

И мы улетели бомбить обычные цели.

Так продолжалось несколько раз: то поступала команда подвесить бензобаки, то снять их. И мы снова получали задание: нанести удар по вражескому аэродрому, железнодорожному узлу или по скоплению войск противника.

В авиации часто случается, когда боевое задание меняется по несколько раз в сутки, и каждый раз самолеты и экипажи готовятся к различным вариантам. Иногда все это кончается полным отбоем. Тогда снимаются бомбы, летный состав складывает в планшеты карты; все идут в столовую, затем отправляются спать.

Наконец долгожданный день наступил. Мы получили приказ совершить рейс в глубокий тыл противника и нанести бомбовый удар по Кенигсбергу.

Полет преследовал две цели. Первая — боевая: разбить военные объекты врага. Вторая — как можно меньше израсходовать бензина. Тот экипаж, который сэкономит бензина больше других, будет зачислен в особую ударную группу. Нам пока не говорили, какое задание ждет эту группу, но мы догадывались: впереди еще более ответственные и дальние полеты.

18 августа 1942 года — первый боевой вылет на Кенигсберг. В бомболюках самолетов смертоносный груз, баки полностью заполнены горючим. Даже под фюзеляжем дополнительные подвесные баки с бензином. Это придает машинам внушительный вид.

Взлет приказано произвести вечером, чтобы в сумерках пересечь линию фронта. Нас накормили. Гаврилов спросил каждого о самочувствии, наполнил медикаментами бортовые аптечки. Привезли неприкосновенный запас питания (НЗ).

…Боевые вылеты на полный радиус действия самолетов отменялись. Причиной этого был плохой прогноз погоды; синоптики сообщали, что повсеместно свирепствуют грозы, этот самый страшный враг авиации.

Наконец разрешили взлет. Запустили двигатели. От бешено ревущих винтов завибрировал весь самолет. Л выглянул в окошко кабины. Внизу, впереди бомбардировщика, стояли техник самолета старший техник лейтенант Коля Барчук и механик сержант Вася Овсиенко. Немного в стороне — инженер эскадрильи капитан технической службы П. С. Редько. Он протягивал правую руку и показывал мне большой палец. Барчук и Овсиенко в чистых гимнастерках, начищенных сапогах; на груди поблескивают ордена и медали. Вид прямо-таки парадный. Кстати, наш экипаж всегда вылетал на необычное боевое задание при орденах и в праздничной форме. Нам не раз говорили: «Вы в полет одеваетесь, словно отправляетесь в гости. Зачем это? Ведь в воздухе никто этого не видит». Но нам так нравилось, и мы своей, если можно так сказать, традиции не изменяли.

Итак, двигатели запущены. Поднимаю правую руку, Все, кто стоял на земле, берут под козырек. Прощальных помахиваний у нас в полку не делали; это запрещалось неписаным законом.

Отпускаю тормоза. Машина сначала медленно, затем все быстрее и быстрее несется по аэродрому. Начинаю исподволь подбирать штурвал, и тяжелый самолет отрывается от земли. Стрелка высотомера [4] медленно, но уверенно ползет вверх. Вариометр[5] показывает набор высоты меньше одного метра в секунду. Это значит, что вес бомбардировщика в начале полета максимально допустимый, хотя двигатели работали на повышенном режиме, а вертикальная скорость ничтожна.

Экипаж молчит. Все ждут, пока первым заговорит летчик, а он заговорит тогда, когда самолет отойдет от земли на безопасную высоту.

— Порядок, — наконец говорю якобы сам себе, а в] действительности обращаюсь к членам экипажа.

Порядок. Это свидетельствует о том, что высота уже достаточная.

— Курс двести девяносто, — говорит штурман Куликов.

— Связь с землей установлена, — докладывает радист Панфилов.

— В задней полусфере все в порядке, — слышится голос стрелка Васильева.

Через час подходим к линии фронта. Внизу пожары, взрывы, вспышки огненно-красных пулеметных трасс и летящих снарядов, вздымаются столбы дыма — привычная для нас картина. Огненная полоса, суживаясь, постепенно скрывается из виду. За нами, на востоке, небо уже темное, а впереди, на западе, белеет светлая полоса, горизонта. Справа видны громадные грозовые облака. И нам надо туда лететь. Скоро штурман даст новый курс.