Мизиа Серт - Пожирательница гениев

В нашем доме появился новый персонаж. Его звали месье Апак. Его обязанности были очень точно определены: он служил сейфом и все оплачивал. Я ни разу не видела ни одного счета или чего-нибудь подобного. Все автоматически приходило к драгоценному месье Апаку, и, если мне нужны были деньги, это он мне их давал — так же, как и Эдвардсу, который, как все богатые люди, не имел при себе ни су. При месье Апаке деньги для меня действительно ничего не значили. Мне казалось, он может извлекать их бесконечно и в любом количестве… Никакая цена не играла роли, потому что достаточно было послать чек месье Апаку! Я находилась в полном неведении обо всем, что касалось наших финансов. Правда, время от времени случалось удивляться некоторым мелочам. Например, однажды я заметила счет в 12 000 франков (золотых франков!) за печенье, но оказалось, что наш метрдотель был родственником фабриканта… так что нам их подавали каждый день, всех форм и всех цветов — до тошноты много! Один только раз при мне Эдвардс намекнул на деньги. Он вернулся из клуба автомобилистов, забрызганный грязью по колено.

— В такую погоду ты должен был взять фиакр, — сказала я ему.

— Сразу видно, что деньги для тебя ничего не значат, — ответил он с горечью (фиакр стоил 25 су, а он только что проиграл в клубе 300 000 франков).

На другой день он об этом уже не думал и, как каждое утро, принимал ювелиров, приходивших предлагать ему новые камни.

Несмотря на множество драгоценностей, которые у него уже были, Эдвардс не переставал покупать их. Это была страсть, и я не знала, как сделать, чтобы он не заставлял меня появляться все в новых и новых. Ящики были забиты ими, а я их никогда не надевала: в это время мне очень нравились перья и кружева, и я боялась, что, надев вдобавок драгоценности, стану походить на торговку подержанными вещами.

Я много принимала в квартире на улице де Риволи. Но чувствовала себя несчастнейшей из женщин, так как не была знакома с Реми де Гурмоном[133], автором «Писем к Амазонке». Друзья, с которыми я поделилась своим огорчением, устроили так, что в конце концов он пришел ко мне. В этот день я раз десять переодевалась, лихорадочно расставляла цветы по вазам и, выбрав вдохновенную позу, стала ждать звонка.

Я была так взволнована, когда мой великий человек наконец оказался предо мной, что не нашла решительно ничего, что ему сказать. Он нимало не был этим смущен и сам говорил в течение полутора часов. Его речь была такой замысловатой и ученой, что я не поняла и половины из того, о чем он рассказывал, и довольствовалась тем, что слушала его с восхищенным видом. (Впрочем, должна признаться, обожаю слушать, когда говорят об умном и мне непонятном. Это одна из моих слабостей.) В конце концов он откланялся. Я проводила его в огромную переднюю и открыла входную дверь. Целуя мне руку, он бросил любопытный взгляд на лестницу.

— Я не сомневался, — сказал он мягко, — чтобы попасть в такую великолепную квартиру, должна быть и другая лестница!..

Только когда за ним закрылась дверь, я поняла, что консьерж проводил моего великого человека черным ходом.

Круг моих друзей был очень разнообразен, но вскоре я заметила, что существует особый мир, о котором я не имею представления: так называемые люди света. Я сделала это открытие благодаря Клоду Ане[134].

Клод Ане, автор «Ариан, молодой русской девушки», был старым товарищем Таде. Он пришел к нам на обед, который мы давали для Жоржа Бибеско. Князь Бибеско только что женился на прелестной молодой девушке, мадемуазель Лаовари. Среди приглашенных были художники Поль Эллё, Сем, красавица Март Летеллье[135] с мужем, Марсель Пруст — еще совсем молодой, но уже болезненный. Все были в смокингах, Клод Ане — в великолепном фраке. Когда я его спросила, в честь кого он так одет, Клод ответил, что от нас он пойдет к принцессе Мюрат.

— У Мюратов[136] бывает приятно? — спросила я.

— Как приятно? Что вы называете «приятным», Мизиа? Они люди света.

— Люди света? Что это значит — люди света? Разве мы не люди света? — я была очень удивлена.

Он расхохотался.

— Мизиа, это неслыханно! Вы совсем ничего не понимаете. Мюраты — люди, которые никогда не примут вас!..

Меня это не столько обидело, сколько поразило. Есть люди, которые не примут меня? Что за загадка? К какому особенному человеческому роду принадлежат эти любопытные и непонятные люди? Бельгийская королева приезжала пить кофе к моей бабушке. Мой первый бал состоялся при дворе. Я хорошо знала о существовании разных социальных классов. Но для меня всегда люди делились на королей, художников, музыкантов и тех, кто не были ни теми, ни другими. Но «люди света»… надо было разгадать эту загадку.

Пришло лето. «Эмэ»[137] была готова к плаванию. Это была идеальная яхта тридцати пяти метров в длину и пяти в ширину. Она могла пройти через речные шлюзы. Всю верхнюю часть занимала палуба. Лестница спускалась в коридор, который имел два входа: один в наши апартаменты, другой в службы.

Большая столовая, гостиная и кроме нашей спальни пять кают с двумя или тремя кроватями для гостей. Наша спальня (служившая днем маленьким салоном: большая кровать убиралась в стену) была самой красивой и приятной комнатой. Она находилась в носовой части яхты, и ее форма отлично гармонировала с линией корпуса. Три ступеньки из спальни вели на широкий балкон, огражденный низкими перилами. В этот маленький салон я поставила пианино и особенно охотно проводила там время.

Экипаж состоял из пяти человек, не считая капитана. Первое наше путешествие было в Трувилль, где сезон только что начался. Мы взяли с собой целую банду друзей, среди которых были Форен, Режан и Март Летеллье, вскружившая голову королю Эдуарду VII[138].

Довилль тогда еще не существовал, и это в Трувилле собиралось все общество сразу после скачек на Гран-при. Морские купания прочно входили в моду. Над купальными костюмами с их элегантным целомудрием мы бы теперь покатывались со смеху. Они состояли из туники, панталон, доходящих до икр и стянутых резинкой, скрытой под оборкой. Такая же оборка на рукавах не выше локтей. Резиновые ботиночки и чепчик, завязывавшийся на затылке бантом, дополнял костюм купальщицы. Переодевались в кабинках на колесах, расположенных в ряд на пляже. В них были запряжены маленькие лошадки, подвозившие вас к самому морю. Смелые отваживались на брасс, а осторожные, окунувшись в ближайшую волну, делали вид, что плавают, в то время как усатый кавалер в полосатой фуфайке поддерживал их пальцем за подбородок.