Наби Даули - Между жизнью и смертью

Никита еще с утра решил пройтись по другим баракам. Вернулся он только под вечер.

- Ну, говори, - набросился на него сразу Панченко. - Что слышно? Новостей с фронта нема?

- Чудак ты человек, - ответил ему Никита, - я схожу, прогуляюсь по двору, а ты меня душишь: давай тебе новостей! Не радиоприемник же я...

Никита сел рядом с нами на корточки.

- А все-таки новость у меня есть, - сказал он.

Мы выжидающе уставились на него.

- Я, ребята, ухожу от вас, - вдруг огорошил он нас.

- Уходишь? Куда?

- В Африку.

- Ты, хлопец, шутки брось, - насупился было Панченко, но Никита перебил его.

- Ухожу я. Пойду мертвецов хоронить...

Мы не поверили ему.

Но это было правдой. Прохаживаясь по лагерю, Никита встретил знакомого. Тот с первого дня пребывания в лагере состоял в похоронщиках. Их группа, человек в двадцать, жила в другом бараке, в отдельной комнате. Комендант лагеря распорядился отпускать им по две порции баланды. Сверх того они забирали себе одежду, часы и прочие вещи умерших. Часы они отдавали солдату поляку, что стоял у ворот, ведущих из лагеря к могилам, а тот приносил взамен хлеб и курево. Этот поляк будто бы свободно говорил и по-русски.

О польском солдате, охраняющем ворота на кладбище, мы знали и раньше. Но мы впервые услышали, что он имеет связь с пленными. Это была интересная новость.

Панченко сидел, нервно покусывая губы. Я почувствовал, что он сейчас вспылит.

Никита тоже понял это.

- Ты постой, сперва выслушай, - сказал он Панченко.

- Слушай - не слушай, все ясно, ты хочешь забрать у нас свои часы. Что ж, пожалуйста, - выпалил Панченко и задергал ремешок на руке.

- Вот дикарь! - нетерпеливо воскликнул Никита. - Если б тебе все было ясно, так ты прикусил бы язык и сидел бы, слушал.

- А что ты хорошего скажешь? - пренебрежительно процедил тот, злобно сверкнув на Никиту глазами.

Никита понизил голос и ответил, настороженно озираясь:

- А то, что довольно нам валяться, надо удирать отсюда.

- Вот это ты дело говоришь, - заметил Панченко и беспокойно зашевелился. Я тоже приподнялся с места.

В последние месяцы мы о побеге почти не думали. Видимо, суровые заграждения и щиты с надписями "Карантин" подавили в нас мысль о свободе. И вдруг мечта ожила снова и мы как бы воспрянули духом.

- Что ты предлагаешь конкретно? - спросил я.

- Об этом потом, - сказал Никита и начал собирать свои вещи.

- Значит, уходишь от нас?.. - проговорил Панченко. Теперь это был уже не тот злой Панченко: тихо опустив голову, он, видимо, собрался молча, про себя пережить обиду расставания.

- А мы тут что же будем делать? - невольно вырвалось у меня. Мне тоже было тяжело. Не хотелось расставаться ни с Никитой, ни с Панченко.

Никита задумался. Ему было тяжело оставлять нас. Я понял это по глазам друга.

- Придет время, я скажу вам, ждите, - пообещал он и зашагал к двери. Потом вернулся обратно и прошептал: - Приготавливайтесь. Без вас я никуда ни шагу, - и стиснул нам руки.

И верили мы ему в эту минуту, и не верили. Трудно было понять, куда он клонит.

- Было нас четверо, осталось двое, - грустно произнес Панченко и теснее придвинулся ко мне. Мне захотелось утешить его.

- Не обманет, - сказал я. - Никита - парень хороший.

- Увидим, - ответил Панченко и снова принялся за свой котелок.

УМЕРЕТЬ И ВОСКРЕСНУТЬ

Мы повстречались с Никитой спустя несколько дней. Он с первых же слов напустился на нас.

- Вы что, избегаете, что ли, меня? Ищу вас, ищу, найти никак не могу.

- А ты что, хоронить нас собрался? - съязвил я.

- Да, а ты откуда знаешь? Хочу вас похоронить, - ответил он, хлопнув меня по плечу.

- Заживо? - вставил Панченко.

- Да постойте же вы! Вам это что, во сне, что ль, привиделось? перебил нас Никита. - Ведь я именно это и хотел вам предложить.

- Что же можно ожидать от могильщика! - сказал Панченко, начиная по своему обыкновению горячиться.

Никита опять перебил его:

- Хотите вы или не хотите, а умереть, друзья мои, вам придется, сказал он, кивая в сторону кладбищенских ворот.

В этих словах Никиты был явный намек, но мы все еще не могли понять его.

Никита говорил обиняками и все посмеивался, будто поддразнивая нас.

- Ты дело говори, - одернул я его.

- Вот две балды! - вырвалось у Никиты. - С вами и бежать опасно. Я ж вам серьезно говорю.

- Ах, вон что! - радостно воскликнул Панченко. - Понятно, значит, умереть и воскреснуть!

- Ну, конечно, - подтвердил Никита.

- Когда? - спросил Панченко.

- Придет время, скажу, - сказал Никита и поспешил уйти.

В сторонке его ожидал пленный с носилками.

Панченко посмотрел на могилы.

- Вон где пойдет наша дорога, - протянул он.

Теперь и до меня дошло: Никита задумал вынести нас под видом умерших на кладбище. А ночью мы должны были выбраться из ямы и бежать. Преодолеть колючую ограду вокруг кладбища не так уж трудно. По ночам там и часовых не бывает.

Да, это был страшный, но единственный путь к освобождению. Нам предстояло до ночи пролежать среди мертвецов, в общей могиле.

Много я читал книг из жизни узников. Но если бы мне довелось прочесть о побеге вот такого рода, я бы этому не поверил. Это означало: чтобы спасти человека от смерти, призвать на помощь саму смерть.

- Жутко, - сказал я Панченко.

- Да неужели? - усмехнулся мой товарищ. - Напрасно ты могилы боишься. Ведь мы и сейчас как в могиле. Только еще умереть не успели - всего и разницы! Будь что будет, а я согласен, - сказал он решительно и испытующе взглянул на меня. - А ты как думаешь?

- Я с вами, - ответил я, и мы безмолвно зашагали к своему бараку. Нас уже занимала мысль о том, как бы скорее вырваться отсюда.

НАД ПРОПАСТЬЮ

Сегодня ночью мне приснился Гриша. Он будто бы схватил меня за руки и потащил куда-то в топь.

- Айда, - повторял он, - айда! Под болотом есть большой город, там нас ждут.

- Не надо, не надо! - вскрикнул я во весь голос и тут же проснулся. Руки у меня тряслись, сердце колотилось, готовое выскочить.

Панченко, должно быть, разбудил мой крик: приподнявшись, он пристально смотрел на меня.

- Тебя что, домовой давит?

Я постарался припомнить свой сон, но рассказывать о нем не стал.

В полдень я почувствовал в подошвах и кончиках пальцев какое-то жжение. Такого со мной никогда не бывало. Я приподнял ворот шинели и лег на пол. К вечеру затрещала от боли голова. Жар пошел по рукам и ногам, его горячие потоки словно слились где-то в груди, и я весь запылал огнем. Во рту появилась горечь, губы слиплись. Мне представлялось, будто в бараке стоит нестерпимая жара. Шинель обжигала тело, точно раскаленная жесть.

На следующий день Панченко с утра ушел разыскивать Никиту. Тот вскоре прибежал впопыхах. Положение мое он понял с одного взгляда, но, казалось, не хотел себе верить.