Георгий Данелия - Безбилетный пассажир

— И вы пьяны, — сказал мне летчик.

— Я? Дыхнуть?

— Выйдем из самолета, и там дыхнете.

Мы с лейтенантом вышли, а летчик быстро убрал ступеньки, захлопнул дверь, и самолет улетел. А с ним и Таланкин с Конецким, и мои вещи, и документы. И деньги. Мы остались среди разбитых арбузов. Я — в одной рубашке, с билетом в руках, а лейтенант оказался предусмотрительным, прихватил с собой свой чемоданчик.

Пошли к начальнику аэропорта — доказывать, что абсолютно трезвые. А начальник сказал, что ничем не может помочь, — откуда он знает, что мы не врем? Единственное, что он может сделать, — это забронировать для нас, как для опоздавших, два билета на завтрашний рейс. Но нам, как опоздавшим, придется доплатить штраф — восемьдесят рублей за двоих.

— Мы — доплачивать? — взорвался младший лейтенант. — Да это вы нам должны доплатить за свое хамство!

— Будете качать права — заплатите за билеты полную стоимость, — сказал начальник.

Я понял, что это не пустая угроза, вытащил не в меру вспыльчивого лейтенанта из кабинета и поинтересовался, есть ли у него деньги. У лейтенанта после отпуска, естественно, денег не было.

Домой за деньгами я ехать не мог: что скажут мои? Двое суток болтаюсь в Москве и даже не позвонил. И я поехал на метро «Аэропорт» к Леониду Гайдаю. Гайдая дома не было, я занял сто рублей у его жены, актрисы Нины Гребешковой, и попросил об этом никому не говорить.

Когда вернулись в аэропорт, первое, что я сделал, — дал телеграмму домой: «Долетел благополучно, целую, Гия». И пошел в буфет пить кофе. А младший лейтенант взял у меня деньги и побежал в кассу — доплачивать за билеты. (Паспорта тогда не требовались.) Через десять минут появляется, возбужденный и радостный, и сообщает, что договорился со стюардессами, — они нас завтра без билетов посадят на самолет, а сегодня мы за это приглашаем их на ужин в ресторан. Я сказал, что не надо:

— Доплати — и полетим по-человечески.

— Будь человеком! — взмолился младший лейтенант. — Мне же теперь опять год на базе на Чукотке сидеть!

Вечером мы встретились со стюардессами, взяли такси и поехали в ресторан «Метрополь».

В ресторан пустили всех — и младшего лейтенанта, и стюардесс, — кроме меня. В рубашке без пиджака в ресторан не пускали. Вышли из положения так: лейтенант и девушки прошли, потом одна из стюардесс вынесла мне китель лейтенанта. В кителе швейцар меня пропустил. И я появился в респектабельном ресторанном зале в кирзовых сапогах и в длинном, до колен, военном кителе с погонами (младший лейтенант был высоким парнем).

Сто рублей — большие деньги, мы себе ни в чем не отказывали. Младший лейтенант не пропускал ни одного танца — приглашал то одну стюардессу, то другую, а под конец плясал с обеими сразу.

Потом мы на такси повезли девушек домой. Жили они в Малаховке в общежитии. Лейтенант просил пустить нас переночевать, но получил твердый отказ: «Нельзя, вахтерша». И мы на том же такси поехали в Шереметьево.

Когда расплатились с таксистом, денег осталось девять рублей.

На следующий день с утра лейтенант побежал искать наших девушек. Вернулся поникший: выяснил, что наши стюардессы появятся только через три дня, у них отгулы.

— Поехали опять к той артистке, — попросил он.

Но тут к нам в номер вошла женщина средних лет в летной форме и спросила, мы ли вчера Зину и Фриду в ресторан водили?

— Мы.

— Пойдемте.

И она посадила нас в «дуглас». Тогда пассажиров возили в основном на оставшихся после войны «дугласах». Некоторые переоборудовали: поставили ряды кресел, а некоторые — нет. Нам достался необорудованный: у стен откидные железные сиденья, а багаж сложен посередине, в проходе. Пассажиры стали возмущаться и требовать, чтобы их пересадили на нормальный самолет, с креслами. А мы с младшим лейтенантом стали всех убеждать, что, пока будут искать самолет и пересаживать, Воркута опять закроется и придется еще неделю здесь куковать! Мы понимали, что без билетов в другой самолет нас могут и не пустить.

— Полетели, — крикнул младший лейтенант летчику. — Большинство за!

Самолет взлетел. Недовольные пассажиры стали на лейтенанта ворчать. Опять слово за слово, и он со всеми переругался.

Путь долгий. Полярники затеяли преферанс. Нужен был четвертый игрок.

— Умеешь? — спросил меня младший лейтенант.

— Плохо.

— Играй! Я буду помогать.

— Играй сам.

— Меня не возьмут. Они на меня злые.

Я сел четвертым. Полярники соображали с такой скоростью, что я не успевал подумать и ходил по подсказкам младшего лейтенанта. Младший лейтенант тоже не успевал подумать и, когда пульку расписали, оказалось, что мы проиграли двенадцать рублей.

— У меня только девять. — Я положил на чемодан, на котором играли, деньги. — Остальное я вам, когда прилетим в Тикси отдам. Извините.

— Да ладно…

— Спокойно! — и младший лейтенант открыл свой чемоданчик, достал бутылку «Столичной», которую, очевидно, он вез друзьям, и сердито поставил перед игроками: — Вот. Три рубля, двенадцать копеек. (Столько стоила тогда «Столичная».) Расчет! — И уселся на место.

— Идите разопьем! — позвали полярники.

— Не будем мы с вами пить, — отказался младший лейтенант.

— Чего так?

— Мухлюете!

— Чего?!!

— Поймали новичков и раздели!

Скандал. Чуть до драки не дошло.

Первая посадка была в Воркуте. Нас, пассажиров, на старом автобусе подвезли к одноэтажному деревянному дому, который оказался столовой. На пластмассовых столиках стояли черный хлеб, соль и горчица. Пассажиры выстроились в очередь на раздаче, а мы быстро намазали несколько кусков хлеба горчицей, посолили и, чтобы не позориться, вышли есть на крыльцо. Было холодно, дул пронизывающий резкий ветер, а я — в одной рубашке. К нам подошла собака, остановилась, виляя хвостом. Я бросил и ей кусок хлеба. Собака понюхала, вилять хвостом перестала, с упреком посмотрела на нас и ушла.

Ночевать нас привезли в школу. Кроватей в школе не было, и все стали устраиваться спать за партами.

— Пошли в город на танцы, — позвал меня младший лейтенант.

Я отказался: до города пилить восемь километров. А лейтенант пошел — и обратно явился только под утро.

На следующий день полетели дальше. Летели над тундрой: внизу бесконечная равнина ржавого цвета, а по ней раскиданы ярко-голубые сверкающие озерца. Другая планета! Я смотрел в иллюминатор, а младший лейтенант резался с полярниками в дурака на щелчки. Утром полярники забыли обиду и угостили нас крутыми яйцами и салом.

На Диксоне вылезли из самолета — погода омерзительная: мокрый снег, ветер. А я уже в самолете замерз, как цуцик, — сидишь на железной скамейке, а за спиной холодный железный борт.