Во мраке, переходившем в серебро - Kaтя Коробко
В Шивананда-йоге очень важны паузы между позами минимум по минуте, они приучают тело к отдыху. Отдых происходит после нескольких поз и заставляет тело понять, что такое расслабление. Мое тело точно не знает, что такое отдых. И учиться не хочет. Перегруженная голова набрасывается на пустую недвижимость пауз и старается заселить в нее рой навязчивых мыслей.
Ну, хоть замечаю… Раньше не могла. Смысл пауз между позами только теперь начинает до меня доходить.
Глава 10
Школа начинает раскачиваться, обещают, что с понедельника будет виртуальное обучение. Беспредельная свобода, с которой дети уже освоились, подходит к концу. Дети не рады. Мне становится немного спокойнее, я боялась, что с образованием в этом учебном году покончено.
Ковид набирает силу, и количество больных растет по часам. Губернатор объявил, что вводится комендантский час и просто так гулять по улице нельзя. К счастью, мы окружены лесами, и в лесу никто не проверяет. Для Лоры гуляние с собаками не отменяется, хотя школа займет время прогулок.
У меня на работе тоже новости, возможно, нам разрешат подаваться на пособие по безработице. Фрилансеры не имеют права получать такое пособие, но ситуация экстраординарная. Государство также обещает выдать пособие гражданам. Мне всё это успокаивает нервы — хорошие новости.
Еще одна приятная новость: у нашей соседки Пат родились щенки. Она почему-то не боится ковида и пригласила нас прийти на них посмотреть.
Мы заходим в дом и торжественно идем в ванную мыть руки. И не из-за ковида, а потому что идем к собачьим младенцам! Нас допускают к кювезу с обогревающей лампой с малюсенькими, в пол-ладошки, мягкими и теплыми комочками, которые сосут маму. У малюток мордочки и тела покрыты складками кожи, как у мастифов. Очень сложно поверить, что эти почти не похожие на собачек существа станут когда-то длинными таксами с острыми мордочками, и вся эта кожа растянется, как гармошка, под взрослеющую форму. Мамаша Эленор, победительница всяческих собачьих соревнований, родила четырех щенков — три песочных и одного черненького. Им несколько дней от роду. Они будут расти с мамой до шести недель, пока их не разберут по семьям. Все малыши уже распределены. У щенков еще нет имен, так как имена будут давать хозяева. Пат оставит себе одного щенка — черненькую, и у нее уже есть имя — Софи.
Мы каждый взяли по щеночку на ручки на теплой чистой пеленочке. У них сонные и мутные глазки после еды. Малыши нежно попискивают, а потом, пригревшись, начинают дремать. Крохи, даже собачки, все похожи.
Наблюдая последние несколько недель шарахающихся прохожих, я радуюсь, когда вижу, что Пат не видит в нас угрозы. И делится с нами своей радостью.
Домашняя еда, которая ограничивается белым рисом и белой пастой, быстро детям надоела. Они хотят чего-то новенького. Мне интересно испечь хлеб. Задание в духе настоящего момента — этапы, структура, концентрация. Благо, у меня еще есть запасы муки, которой уже не купить в магазине.
У меня на глазах происходит завораживающая цепочка трансформаций. Рассыпной порошок дрожжей превращается в пенящуюся шапочку, пушистая горка муки — в упругую липкую массу. Та, в свою очередь, — в пузырчатый воздушный ком. Всё это припудрено мукой и имеет оттенок таинственности. Тесто надо укутывать и защищать от сквозняков и косых взглядов. Один запах подрумяненного каравая стоит этих усилий!
Мой первый и второй эксперимент с домашним хлебом встретили восторженно, хоть хлеб и был далек от совершенства. Каравай исчез за первый присест. Хлеб с маслом — это беспроигрышный и универсальный рецепт счастья.
На очередной прогулке я разговорилась о выпечке хлеба с женщиной из соседней улицы, и она предложила мне калифорнийскую культуру виноградных диких дрожжей, которую лелеет и поддерживает ее муж. Этa культура живет в холодильнике в баночке, ее надо периодически подкармливать мукой с водой, и, таким образом, она идет в бессмертие. Может заменять сухие дрожжи, которых сейчас в магазине не купишь. И у нас заводится домашнее животное — калифорнийские виноградные почти бессмертные дрожжи.
Я пишу отчеты в фейсбуке о перипетиях лечения моей мамы и моих с ней приключениях. Начинала это делать для ее друзей и семьи, потом для моих друзей, а теперь — для всех, кому интересно. Уже понимаю, что это нужно прежде всего для меня — помогает переваривать происходящее.
Ни для кого не новость, что медицинская система в Штатах работает отвратительно. Обнародование голых фактов помогает взглянуть на ситуацию с разных точек зрения. На удивление, я получаю много помощи от разных взглядов своих друзей и знакомых.
Местная тусовка из людей, которые живут в нашем городке, в основном состоит из родителей детей, которые дружны с Лорой и Васей, и моих приятелей по пению, рисованию и разных других занятий.
Ой, я ведь совсем не рассказывала о хоре! Для пения у меня — особенное место в душе с самого детства, когда я подпевала дедушке Стёпе. Играть на пианино я не научилась, моя любовь и инструмент — это скрипка, но голос был раньше скрипки.
Сказать, что я люблю музыку, — это ничего не сказать. Мой дедушка Стёпа и мама с абсолютным слухом передали мне эту Божью искру. Я от музыки, как от солнечного света — расту, цвету и пахну. Очень часто хожу на концерты, которых у нас тут в изобилии. Но самое большое блаженство музыканта — это быть внутри музыки, играть и, особенно, сочинять, быть ею. Пение — самое ближайшее состояние к бытию в музыке, всё тело — инструмент, оно резонирует и вибрирует с частотой звуков. Тембр и высота звучания голоса у каждого своя и в гармонии с телом, к нему прилагающемуся. Через голос у меня легче всего пришивается душа к телу. Я мало пела во взрослом возрасте, в основном играла в оркестре, но доступность голоса всегда манила. Откроешь рот — и сразу в высокие частоты улетаешь.
Пару лет назад я ходила в паломничество по пути пилигримов в Испании и Португалии, провела много времени наедине с собой. Одиночное путешествие помогло одиночному родительству. Я нашла в себе разрешение оторвать время на себя и на музыку, на что раньше не претендовала.
