Борис Ельцин - Записки президента

В семнадцать часов в воздух поднялись два военных вертолёта, чтобы лететь на Валдай — за Лукьяновым.

В восемнадцать все были в сборе, за исключением Янаева, который опоздал на тридцать — сорок минут и явился в Кремль навеселе, и Лукьянова, который уже звонил, что едет с аэродрома.

Машина путча заработала полным ходом.

На Внуковский аэродром мы приземлялись затемно. Машина повезла нас в Архангельское на дачу.

Все мои мысли были заняты предстоящим подписанием Союзного договора. Будут ли республики, и прежде всего Россия, иметь право голоса при решении стратегических задач? Или Горбачёв надеется уравнять радикальную позицию России голосами других, более покладистых республик? Так или иначе, нас ожидало грандиозное событие. Первый этап подписания намечен — я посмотрел на часы — да, уже на завтра, двадцатое августа.

Расслабился, посмотрел в окно. Мимо проносились в темноте посёлки, деревья, столбы. У меня на душе было мирно и спокойно.

Хроника событий

19 августа 1991 года

В четыре утра небольшое подразделение группы «Альфа» во главе с её командиром Карпухиным прибыло в Архангельское. Ещё не зная цели операции, люди в пятнистой форме проложили от шоссе просеку через лес, а затем выслушали по рации бредовую формулировку: по особому сигналу доставить Ельцина «с целью обеспечения безопасности переговоров с советским руководством». Никто ничего не понял. Но пояснений не последовало: приказ о нападении на дачу был к тому времени (в пять утра) отменён лично Крючковым. Он решил не торопить события. Сначала поставить Ельцина вне закона. А потом уже решать, что с ним делать.

В эти ночные часы Горбачёв лихорадочно пытался обдумать произошедшие перемены.

Находиться под домашним арестом, фактически в четырех стенах, не зная, что произойдёт буквально в следующую минуту, было, конечно, очень тяжело. Просто невыносимо.

Чуть позже он решит записать на любительскую видеокамеру короткое заявление с выражением своей позиции по отношению к путчу. Видеокамеру Горбачёву оставили, как и коротковолновый радиоприёмник.

Вероятно, в тот момент, когда я подъезжал к Архангельскому, Горбачёв отчаянно крутил ручки приёмника, перескакивая с волны на волну, пытаясь что-то поймать, хоть какие-то новости. Но новостей о путче не было. Пока. А Горбачёву необходимо было срочно сопоставить то, что ему сказали путчисты, с официальной информацией. Но будет ли она? Может быть, это вообще какая-то провокация?

Самое страшное — это то, что произошла полная консолидация армии, КГБ, милиции. Издавна эти силы являлись самыми грозными, самыми влиятельными в СССР. Над ними всегда был только один контролёр — коммунистическая партия. Сейчас она уже не контролировала ситуацию, она просто участвовала в путче.

Думаю, что для Горбачёва эти часы были самыми страшными. Потому что это были часы полной неизвестности. Полной непредсказуемости.

Итак, путчисты собрались в Кремле.

Основные действующие лица — Крючков, Язов, Шенин, Бакланов, Павлов — встретились на день раньше, 17 августа, на секретном объекте КГБ в районе Юго-Запада столицы. До этого, 6 августа, Крючков привлёк экспертов КГБ к работе над прогнозом о последствиях ввода в стране чрезвычайного положения.

Это уже была не просто абстрактная разработка той или иной стратегической ситуации, которую аналитики КГБ, учитывая, конечно, вкусы и запросы начальства, периодически составляли по заказу свыше. Это был конкретный приказ — обосновать проблемную базу, подготовить главные документы, основные направления будущего переворота.

Риск разглашения конфиденциальной информации был велик, тем более что шеф безопасности привлёк эксперта и из другой структуры, Министерства обороны СССР. Этим экспертом был Павел Грачев, будущий министр обороны России, который во время путча сыграл одну из ключевых ролей, отказавшись поддержать членов ГКЧП.

Однако Крючков шёл на этот риск. Он активно вёл переговоры с представителями КПСС Баклановым и Шениным (первый отвечал за космическую и оборонную промышленность, второй — за партийные кадры, за организационную деятельность). Больше того, Крючков в преддверии путча пошёл на прямые контакты с руководителем горбачевского секретариата Болдиным, одним из самых близких и доверенных лиц Горбачёва!

Тезис о том, что Президент СССР оказался заложником в руках экстремистов, и в частности главного экстремиста Ельцина, Крючков излагал перед достаточно широким кругом лиц, обосновывая необходимость ввода чрезвычайного положения. И не только излагал, но и убеждал, доказывал, втягивал в организацию переворота. Об этом свидетельствуют его необычайно активные — для шефа такого ведомства — встречи с представителями разных структур власти незадолго до путча.

Так рождался этот путч. Путч, который готовился довольно нагло и спокойно. Путч, участники которого почти не боялись ответной реакции, чувствуя под ногами вполне твёрдую почву.

К тому времени у Крючкова под влиянием разных факторов созрела мысль о полной изоляции Горбачёва.

В борьбе с КГБ Горбачёву, как считал Крючков, совершенно не на кого опереться. Генеральный секретарь, а теперь и Президент Советского Союза (правда, избранный каким-то странным путём) завис в невесомости.

Представить эту теорию в общих чертах можно так. Горбачёв уже давно не являлся лидером процесса реформ. Его уступки демократам в ходе ново-огаревских переговоров были вынужденными и в некотором смысле тактическими. Как я уже говорил, загнанный в угол борьбой противоположных политических сил, он сделал этот ход, чтобы выиграть время.

Все многочисленные митинги, которые зимой и весной 91-го будоражили Москву (и в каком-то смысле стимулировали Президента СССР на новые идеи и действия), были, в общем-то, «антигорбачевскими».

С другой стороны, Горбачёв не мог опереться и на парламент, который когда-то был ему послушен. Верховный Совет целиком контролировался Лукьяновым. Противодействие со стороны депутатов и экономической реформе, и новому Союзному договору, и вообще горбачевской «перестройке» не вызывало сомнений. Этот парламент в большинстве своём представлял бывшую советскую номенклатурную элиту, недовольную «перестройкой».

Огромное раздражение назрело и в армии. Причин было масса: конверсия, свёртывание оборонной промышленности, изменение стратегической концепции, уступки Западу в области вооружений, абсолютно неподготовленная передислокация войск из Восточной Германии, вынужденное участие в межнациональных конфликтах, которые подвергали угрозе жизнь и здоровье военнослужащих и их семей.