Дон Делилло - Белый шум

– Даже не знаю, радоваться мне или страдать из-за того, что мои ощущения разделяет масса народу.

– Страдать, – сказал он.

– Ясное дело, – сказал Лашер. – Все мы страдаем. Но так, что и от этого можем получать удовольствие.

– Вот что происходит, когда внимание не сосредоточено должным образом, – сказал Марри. – У людей начинается разжижение мозгов. А все потому, что они разучились слушать и смотреть по-детски. Разучились собирать исходные данные. В отношении экстрасенсорного восприятия лесной пожар на телеэкране находится на более низком уровне, чем десятисекундная реклама автоматической посудомоечной машины. У рекламного ролика более сильные эманации и волны. Но мы изменили сравнительную значимость этих явлений. Вот почему у людей устают глаза, уши, мозги и нервная система. Все дело в неверном подходе.

Граппа небрежно швырнул в Лашера половинку намазанной маслом булочки, угодив ему в плечо. Граппа был бледным, пухлым, как младенец. Булочку он бросил, желая привлечь внимание Лашера.

Граппа спросил его:

– Ты чистил когда-нибудь зубы пальцем?

– Я чистил зубы пальцем, когда впервые ночевал в доме родителей жены, еще до женитьбы. Ее родители уехали тогда на выходные в Эшбери-Парк. Вся семья пользовалась только зубной пастой «Ипана».

– А для меня забытая щетка – это уже фетиш, – сказал Кодзакис. – Я чистил зубы пальцем в Вудстоке, Алтамонте, Монтерее, да и во время дюжины других основополагающих мероприятий.

Граппа посмотрел на Марри.

– Я чистил зубы пальцем после боя Али с Форманом в Заире, – сказал Марри. – Это самая южная точка, в которой я чистил зубы пальцем.

Лашер посмотрел на Граппу:

– Ты хезал когда-нибудь на унитазе без сиденья?

Граппа был настроен лирически:

– Огромный вонючий мужской туалет на заправочной станции «Сокони-Мобил» на Бостонском почтовом тракте, когда мой отец впервые выехал на машине за пределы города. Заправочная станция с крылатым красным конем. Хотите, расскажу про машину? Могу подробно ее описать, вплоть до самой мелкой детали.

– Таким вещам не учат, – сказал Лашер. – Пользоваться унитазами без сидений. Мочиться в умывальники. Существует культура общественных уборных. Все эти огромные закусочные, кинотеатры, заправочные станции. Весь дух дороги. На американском Западе. Я всюду мочился в раковины. Я крался через границу, чтобы помочиться в раковины Манитобы и Альберты. В том-то все и дело. Бескрайние небеса запада. Мотели «Бест Вестерн». Придорожные закусочные и рестораны для автомобилистов. Поэзия дороги, равнин, пустыни. Грязные, вонючие уборные. Когда я мочился в раковину в Юте, было двадцать два градуса мороза. Самая низкая температура, при которой я когда-либо мочился в раковину.

Альфонс Стомпанато строго посмотрел на Лашера.

– Где ты был, когда погиб Джеймс Дин? – угрожающе спросил он.

– В доме родителей жены, еще до женитьбы, слушал «Бальный зал притворства» на старой настольной модели «Эмерсона». «Моторола» со светящейся круговой шкалой тогда уже устарела.

– Похоже, ты много времени проводил в доме родителей жены и постоянно дрючился, – сказал Альфонс.

– Мы были детьми. Согласно культурным стереотипам, по-настоящему дрючиться было еще рано.

– Чем же вы занимались?

– Она моя жена, Альфонс. Ты хочешь, чтобы я рассказал об этом за столом всей честной компании?

– Джеймс Дин умер, а ты лапаешь какую-то двенадцатилетнюю девчонку. – Альфонс свирепо посмотрел на Димитриоса Кодзакиса.

– А ты где был, когда погиб Джеймс Дин?

– В подсобке дядиного ресторана в «Астории», в Куинсе, пылесосил «Гувером».

Альфонс посмотрел на Граппу.

– А ты где был, черт подери? – спросил он так, словно как раз в этот момент ему в голову пришла мысль, что без некоторых сведений о местопребывании Граппы смерть актера нельзя считать окончательной.

– Я точно знаю, где я был, Альфонс. Дайка подумать.

– И где же ты был, сукин сын?

– О таких вещах я всегда помню все, вплоть до мельчайших подробностей. Но я был мечтательным юношей. У меня в жизни бывают подобные проблемы.

– Ты увлеченно дрочил. Ты это хочешь сказать?

– Спроси про Джоан Кроуфорд.

– Тридцатое сентября тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Умирает Джеймс Дин. Где же Николас Граппа и чем он занимается?

– Спроси меня про Гейбла, спроси про Монро.

– Серебристый «порш» с быстротою молнии приближается к перекрестку. Затормозить перед седаном «форд» уже нет времени. Вдребезги бьется стекло, пронзительно скрежещет металл. На месте водителя сидит Джимми Дин со сломанной шеей, множественными переломами и рваными ранами. Пять сорок пять пополудни по времени тихоокеанского побережья. Где же Николас Граппа, король онанистов Бронкса?

– Спроси про Джеффа Чандлера.

– Ты мужик средних лет, Ники, а все собственным детством торгуешь.

– Спроси меня про Джона Гарфилда, спроси про Монти Клифта.

Кодзакис представлял собой крупный, располневший монолит тела. До того, как войти в здешний профессорско-преподавательский состав, он служил личным телохранителем у Малыша Ричарда и возглавлял команды охранников на рок-концертах.

Эллиот Лашер швырнул в него куском сырой морковки, потом спросил:

– Ты когда-нибудь заставлял женщину сдирать у тебя со спины облупившуюся кожу после нескольких дней на пляже?

– Коко-Бич, Флорида. Просто потрясающе. Едва ли не самое великолепное ощущение в жизни.

– А она была голая? – спросил Лашер.

– До пояса, – сказал Кодзакис.

– Сверху или снизу? – спросил Лашер.

Я смотрел, как Граппа бросается крекером в Марри. Он запустил крекер, как фрисби, с замахом от левого плеча.

15

Я надел темные очки, попытался принять невозмутимый вид и вошел в комнату. В креслах, на диванах и на бежевом ковре сидели двадцать пять или тридцать молодых мужчин и женщин, многие – в одежде осенних расцветок. Между ними, не умолкая, расхаживал Марри, чья правая рука манерно дрожала. Завидев меня, он застенчиво улыбнулся. Я встал у стены и, пытаясь выглядеть посолиднее, скрестил руки на груди под черной мантией.

Марри произносил содержательный монолог:

– Знала ли мать, что Элвис умрет молодым? Она говорила о наемных убийцах. Говорила о жизни. О жизни звезды такого типа и такой величины. Разве эта жизнь не структурирована таким образом, чтобы сразить вас во цвете лет? В этом вся суть, не правда ли? Существуют правила, принципы. Если вы недостаточно умны и тактичны, чтобы умереть молодыми, вам придется исчезнуть, спрятаться, словно из чувства стыда, словно прося прощения. Мать волновалась из-за его сомнамбулизма. Она боялась, как бы он не вышел в окно. У меня есть свое мнение о матерях. Матери и вправду все знают. В фольклоре все сказано верно.