Наталья Горбачева - Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих

Сергей от непрекращающейся слабости часто лежал на диване, но никакие уговоры обратиться к врачам на него не действовали. Все, казалось, ждали, что ситуация разрешится как-то сама собой…

Он восемь лет отсидел в колонии за то, что, по его словам, взял «по доброте» на себя чью-то вину и ему, малолетке, дали меньший срок. Мне было тогда странно, что Сергей никого не обвинял, и жалел лишь об одном — о том, что очень не нравилось теперь жене. По дурости на зоне сделал себе наколки — не одну-две, а изукрасил ноги, руки, туловище сверху донизу, так что теперь ходил всегда в рубашке с длинными рукавами и закрытым воротом. Да, суровую школу жизни прошел он с самой юности, вот почему у него такая стойкость и дисциплина…

Отношение его ко мне было подчеркнуто вежливое, спокойно уважительное и по-мужски покровительственное, как к представительнице слабого пола. Это успокаивало и заряжало меня положительной энергией. Держался Сергей независимо, но не нагло. Может, правда, у него в роду были какие-нибудь аристократы? Не удивилась бы.

В разноплановом романе, который я писала, к моему удивлению, неожиданно появилась криминальная тема, которой поначалу не предусматривалось. Впервые в моем писательстве я столкнулась с известным феноменом: герои, которых придумываешь ты, в определенный момент начинают действовать по собственной логике… Первые сто страниц романа один герой в моем писательском воображении представлялся священником, скрывающимся от властей. И вдруг оказалось, что он — никакой не священник, а беглый рецидивист. В перипетиях криминальной жизни я мало понимала, поэтому и боялась писать. Не окажись в этот момент «под рукой» Сергея, я бы постаралась заставить героя-уголовника сделаться снова гонимым священником. И это, как сейчас понимаю, привело бы к полному провалу сюжета, действие которого время происходило в 1950-е годы. Несколько вечеров просидели мы с Сергеем на кухне, он «консультировал» меня по теме… Так и взялась я развивать криминальную тему и новое напряжение сюжета сильно продвинуло роман дальше!

Личной жизни друг друга мы старались не касаться. Иногда наши разговоры направлялись и в нужное для Сергея русло. Рассказывала я ему про заповеди Божии, про церковные праздники, про мое понимание христианских понятий веры, надежды и любви, про человеческие страсти — зачитывала ему целые страницы творений Святых Отцов, про грех и как с ним бороться. Из уважения ли ко мне он внимательно все слушал или слова действительно ложились ему на душу, Бог весть. Но его немногословие мне нравилось.

Прошел месяц, а я все оттягивала разговор о конкретной дате крещения… Настоятель нашей церкви, узнав о моем жильце, благословил крестить его бесплатно и побыстрее… Сергей воспринял это с радостью. Тогда я стала убеждать его, что перед крещением необходимо исповедаться за всю жизнь.

— В крещении тебе простятся все грехи, и внутренне ты изменишься. Но невозможно не думать о тех людях, которых ты вольно или невольно толкнул на грех и которые продолжают сеять какое-нибудь зло. Плоды твоего греха живут на земле и дают новые всходы. Понимаешь?

— Это я — плод греха других, — ответил он. — Мне не в чем каяться.

— Так уж и не в чем? — сказала я и сделала большую паузу, которую он не собирался заполнять. — Ну, подумай, вот ты по глупости за кого-то сел. Благородно? Хорошо, положим, что так. Но ты выгородил преступника, который по своей безнаказанности, может, дальше творит беззакония.

— Я не знаю этого.

— Смотри, чего ты добился, когда взял чужую вину на себя… Юность просидел в колонии. Парень умный, но без образования. Жена, мне кажется, тебе до конца тоже не доверяет… — осторожно предположила я.

— Это наши дела.

— Да, но дочка может вырасти без отца, каково ей?

— Не надо об этом. Не мучьте меня! — Сергей повернулся, чтобы уйти. — Что даст это покаяние!

— Подожди, — остановила я. — Послушай про меня, может, понятней будет… Я вот книгу сейчас пишу, а до этого на радио, на телевидении работала. Писала тексты. И всегда думала о том, что мои слова как-то влияют на умы людей. Если хоть немного солгу — по незнанию, или «так приказали», или хочется что-то приукрасить, или, наоборот, сгустить краски, то эта неправда начинает сама собой множиться и приобретать масштабы. У нас до сих пор верят всякому печатному слову или тому, что по радио сказали…

— Это да, как бараны, — согласился Сергей.

— Нет, просто у каждого своя профессия и люди вправе доверять журналистам, писателям, сценаристам, режиссерам, как любому другому профессионалу. Но у нас теперь многие «творцы» и знать не хотят евангельское предостережение, что «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» [9]. Когда там это Суд будет, да и будет ли вообще, дай-ка мы здесь вволю покуражимся…

— Вы настоящая христианка, таких мало.

— Нет, не настоящая: не святая. Я только учусь, — засмеялась я. — Может, сама об ответственности за свое слово я никогда и не задумалась бы, но еще во ВГИКе на глаза попалась одна притча про писателя и убийцу. Я запомнила ее на всю жизнь.

— Интересно… — сказал Сергей, и я впервые увидела на его лице положительную эмоцию. — Что в этой притче такого?..

— Мораль сей басни такова… Значит, попали вместе в ад два человека: разбойник и известный писатель. Довелось им восчувствовать огнь неугасимый. У разбойника, понятно, полыхает вовсю: много народу загубил в жизни, у писателя еле горит. Но проходит какое-то время, и у разбойника огонь постепенно стал затихать, а под писателем — с каждым годом все сильнее и сильнее. Стал писатель возмущаться, спросил у чертей, почему такая несправедливость, ведь он никого не убил… А они ему отвечают: родные молились за упокой разбойничьей души, а те, кого обидел, простили ему. Само имя разбойника забылось, и больше не пугают им детей, а вот твои книжки до сих пор читают. Все больше и больше народу в твои бредовые идейки верит, пример с твоих м-м-мерзких героев берут, а потому прямиком к нам попадает. И чем больше народу твои вирши прочтет, тем сильнее огонь под тобой…

— И вы во все это правда верите? — усмехнулся Сергей.

— Во что: в адские муки, в воздаяние за гробом, в милосердие Божие к тому разбойнику?

— Ну да, во все это.

— Конечно верю, поэтому и боюсь согрешить в своей писанине.

— Но почему вы верите?

— Потому что в Евангелии так написано, — сказала я. — Достаточно?

— Но что тогда вера — один страх?

— Вера, по прекрасному определению апостола Павла, «есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» [10]. Вот покрестишься, начнешь читать Евангелие, изучать христианство, и твой страх рассеется как дым. Давай, Серега, решать проблемы по мере поступления…