Загадка и магия Лили Брик - Аркадий Иосифович Ваксберг
Жили вскладчину, разными способами доставая исчезнувшие из лавок продукты. Маяковский снял бывшую комнату для прислуги — с отдельным входом на той же лестнице, где жили Брики. Дневная жизнь Лили в основном проходила там, ночная — в супружеском доме: этому правилу, о котором все трое заранее договорились, они не изменяли — ни тогда, ни потом.
Во все еще интенсивной культурной жизни Петрограда, главным образом в плодившихся тогда конференциях и совещаниях, в митингах и дискуссиях, Маяковский неизменно участвовал вместе с Осипом Бриком, часто выезжая — опять-таки с ним же — в Москву.
Присутствие Лили было естественным: в самые разные комиссии и комитеты она входила теперь уже не как жена Брика и не как друг Маяковского, а вполне самостоятельно — на правах активного участника «фронта искусств». Помехой порой была ее беспартийность. Приняв активнейшее участие в создании «коллектива коммунистов-футуристов» («комфут»), она не была допущена до формального членства, ибо не обладала партийным билетом. Это не мешало ей «вести беспощадную борьбу со всеми лживыми идеологиями буржуазного прошлого», как сказано было в манифесте «ком-футов», который она сочиняла вместе с Осипом и Маяковским.
Петроградская культура, однако, хирела с космической скоростью. После бегства ленинского правительства в Москву (март 1918-го) центр культурной жизни, естественно, переместился в новую, то бишь в старую — допетровскую — столицу. Никто в точности не знает, кто из членов семейного триумвирата первым подал мысль о необходимости жить неподалеку от власти. Зная инертность Брика и зависимость Маяковского, можно, не боясь ошибиться, сказать, что инициатива принадлежала именно Лиле. Так или иначе, в первых числах марта 1919 года все трое покинули увядающий город и отправились за Синей птицей в Москву. Роман Якобсон, у которого были всюду солидные связи, исхлопотал для пришельцев комнату в Полуэктовом переулке, в одной квартире с их другом, художником Давидом Штеренбергом. Комната эта воспета в известных стихах Маяковского: «Двенадцать квадратных аршин жилья. Четверо в помещении: Лиля, Ося, я и собака Щеник».
Это была самая трудная зима для постреволюционной России. Беспощадный большевистский террор, с одной стороны, гражданская война и блокада — с другой, обескровили богатую некогда страну и ввергли ее в величайший хаос. Голод и холод царили в советской столице. Водопровод и канализация не работали: Маяковский запечатлел и это в своих стихах, рассказав о том, как в уборную ходили пешком через всю Москву — на Ярославский вокзал.
В квартире в Полуэктовом от старых времен сохранился, по счастью, камин: в нем жгли, согреваясь, карнизы, ящики, доски, все, что поддавалось огню и что можно было достать. Каминную трубу однажды «заело» — все обитатели, включая собаку, чудом не угорели. От обледеневшей стены спасал висевший на ней ковер с выпукло вышитой уткой. О реальной утке — на обеденном столе — в этом хлебосольном доме пришлось надолго забыть.
«…Только в этой зиме, — писал Маяковский восемь лет спустя в поэме «Хорошо», — понятной стала мне теплота любовей, дружб и семей». И — совсем уже прямо: «Если я чего написал, если чего сказал — тому виной глаза-небеса, любимой моей глаза. Круглые да карие, горячие до гари». Глаза Лили…
У спекулянтов в голодной Москве все же можно было что-то достать — за баснословные деньги. Но денег-то как раз и не было — гонорары платили настолько скудные, что жить на них не смог бы никто. Лиля приняла и эту реальность, предпочтя дело нытью. Процветал лишь тот, кому было чем торговать. Что мог выставить на продажу человек ее круга? Такой товар Лиля нашла. Собственноручно переписала «Флейту-позвоночник», не забыв отметить на первой странице: «Посвящается Лиле Брик». Маяковский сделал обложку и снабдил уникальный сей манускрипт своими рисунками. Этот поистине исторический экземпляр Лиля отнесла букинисту — тот знал толк в раритетах, тотчас нашел покупателя, который щедро расплатился за доставшуюся ему реликвию. Целых два дня Брикам и Маяковскому было что есть…
Лето, как всегда, принесло облегчение: земля спасала изголодавшихся людей своими дарами. Добровольческая Белая Армия генерала Деникина приближалась к Туле, откуда рукой подать до Москвы, но здесь, в красной столице, жизнь шла своим чередом. Как и многие москвичи, Брики и Маяковский сняли подмосковную дачу, не изменив давним и мирным традициям состоятельных горожан. Выбор пал на поселок Пушкино, где некая гражданка Румянцева отдала им на дачный сезон (не даром, конечно) «избушку на курьих ножках», тоже воспетую позже в стихах ее знаменитого постояльца. Тут же поселился и Роман Якобсон.
Питались грибами — лес с однообразной, но дармовой едой подступал почти к самой дачке, отделенный от нее лишь живописным лугом. Маяковский много работал, Лиля безотлучно оставалась при нем. Это был, вероятно, хоть и очень короткий, самый спокойный, не замутненный ничем период их отношений. То и дело поэт отрывался от бумажного листа, и тогда устраивали розыгрыши, дурачились, вели себя так, словно и не шла совсем неподалеку братоубийственная война.
Как-то в саду играли в крокет. Был знойный, солнечный день. Хорошо знавшая, как идет ей быть смуглой, Лиля избавила себя от излишней одежды, которая, как известно, лишь мешает загару. Какой-то зевака стоял у забора, глядя на нее во все глаза. Она весело крикнула ему: «Что, голую бабу не видел?» И уже готова была расстаться с остатками тряпок на теле. Зевака срочно ретировался. Маяковский смотрел на нее с восхищением: к зевакам он не ревновал…
Для ревности, похоже, с обеих сторон тогда не было никаких оснований. Старые Лилины воздыхатели как-то оттерлись, заслоненные могучей фигурой Владимира Маяковского, ушли в прошлое и его прежние связи. Только что покончила с собой молодая женщина с трагической судьбой, которая совсем еще, в сущности, недавно занимала в жизни Маяковского заметное место. Предположительно именно она, художница Антонина Гумилина, автор фантастико-эротических картин, была прообразом Марии в 4-й части поэмы «Облако в штанах».
Свою ревность к ней Лиля перенесла даже на человека, который заменил Тоне Маяковского: художник Эдуард Шиман почему-то вызывал у Лили стойкое отвращение. Этот факт
