Неприкаянная. Исповедь внебрачной дочери Ингмара Бергмана - Лин Ульман
Тишина.
ОН И во многих случаях… в снах… этот незнакомый мужчина поворачивается ко мне и говорит: «Ты все это создал. Это твой дом».
Долгое молчание.
ОН Я ужасно напуган.
Из-за нарыва во рту ему сложно произносить отдельные слова, особенно многосложные, и словосочетания, например, «сексуальность», «архитектор» и «Стокгольмская опера», слова застревают между языком, нарывом и губами.
ОНА Что тебя так пугает?
ОН Это великое ничто. Нонсенс. Собеседник говорит: «Подумать только – у тебя получилось». И я на это отвечаю: «Это строители и… и… архи… архитектор все построили».
ОНА Но что ты называешь нонсенсом?
ОН Нонсенс – когда они говорят что-то, совершенно не связанное с действительностью! Я же при строительстве этого дома вообще пальцем не шевельнул.
ОНА Но ведь дом отражает личность хозяина, разве нет? Ты живешь здесь больше сорока лет, и это ты придумал, как тут все будет. Верно?
ОН Да, это верно. Я придумал, как здесь все будет. Я расставил мебель и развесил картины… это все я сделал… но про архитектуру тут и речи не идет. Я вообще бездействовал, когда строился этот дом, – ты и представить себе не можешь насколько. Это пугает и удивляет меня.
* * *
ОН Я заболел двенадцатого августа прошлого года. Однажды утром у меня пошла кровь носом. Крови вытекло, как из бегемота. Я наклонился над раковиной, а кровь все текла.
Долгая тишина.
ОН Я позвонил врачу, а тот сказал: «Ничего страшного, с пожилыми мужчинами это бывает, а вы отлично держитесь». Но спустя несколько дней после кровотечения – кажется, это было двадцатого – я прыгнул в бассейн и, к собственному удивлению, пошел ко дну.
ОНА Ты что, утонул?
ОН Я тонул и не мог выплыть на поверхность, я барахтался, но не всплывал.
Тишина.
ОН Потом наконец я ухватился за стенку… за бортик… и… и… все же выбрался наружу. Я тогда впервые понял, насколько отвратительна смерть, прежде я этого не осознавал.
ОНА Ты боялся умереть?
ОН Да, очень. Но потом я успокоился.
ОНА Да.
ОН Но через несколько дней я опять упал в бассейн и снова пошел ко дну, прямо как камень.
Он смотрит на нее здоровым глазом.
ОН Мне удалось – да!.. удалось добраться до лесенки, однако мне все это показалось странным… Странно, что я тонул и не мог всплыть, и я позвонил врачу – тому же, с кем консультировался по поводу кровотечения из носа… На этот раз тон он сменил: «Будьте любезны и срочно приходите на прием – вас надо обследовать! Вы себя до смерти доведете!» Ну что ж… Я поехал в Стокгольм, меня обследовали, и я сдал все мыслимые и немыслимые анализы. И выяснилось, что болезнь моя одновременно и странноватая, и банальная.
Тишина.
ОНА И что это за болезнь?
ОН Что-что?
ОНА Чем ты оказался болен?
ОН Что-что?
ОНА Какой диагноз тебе поставили?
Тишина.
ОН Мне снилось множество снов, но неинтересных, наподобие негативов…
Он говорит «негативы», но на самом деле подразумевает диапозитивы.
Слайды.
ОН Как старые слайды, которые мелькают перед тобой.
ОНА Это происходило по ночам?
ОН Картинки я и днем видел. Когда не спал. И днем, и ночью.
Тишина.
ОН Потом у меня началось воспаление легких. А когда воспаление легких прошло, координация движений нарушилась. Я шел и падал, когда угодно, на любой дороге, шел и падал. У меня по всему телу были эти отвратительные синяки… А потом я решил, что это даже смешно… Я еще раздумывал – мол, почему мне самому это кажется смешным… Когда я был маленьким, то ходил в цирк. Меня водила тетя Анна фон Сюдов – та самая, в большой шляпе – и… и… там были клоуны, они падали на задницу, спотыкались, вертелись и натыкались друг на дружку, и мне это казалось невероятно смешным. У меня такое чувство, что, когда я падаю, это вроде как… да… у меня возникают эти ассоциации. Когда я падаю… Знаешь, когда человек ростом метр восемьдесят два падает или спотыкается… или еще что-нибудь в этом роде… есть в этом что-то смешное. Людям всегда так казалось, во все времена… я падаю… падаю… И сейчас мне еще больнее, чем прежде.
ОНА Бедный папа.
ОН И еще все эти сны.
ОНА Сны?
ОН Мне снится, что мой собеседник поворачивается ко мне и говорит: «Вы построили здесь сказочный дом». А я возражаю: «Это не я его построил, я вообще не знаю, кто живет в этом доме», и тогда мой собеседник говорит: «Вы здесь живете».
ОНА И от этого тебе неприятно?
ОН Мне это кажется неприятным, да.
ОНА А что именно тебе неприятно?
ОН Я чувствую, что все это лишь игры с недвижимостью… интриги, которые придумало много народа.
Тишина.
По-моему, в этот момент он поднял взгляд и посмотрел на нее.
ОН Ну вот. Такие дела. И такие у меня были целый год развлечения… Ты не замерзла?
ОНА Нет.
Тишина.
ОН Я тогда все еще вел дневник. Больше я его не веду.
ОНА Мы вместе ведем твой дневник… твой альманах… каждый раз, встречаясь здесь, в твоем кабинете, в одиннадцать утра.
ОН Да. Но это не совсем то же самое.
ОНА Прости. Я тебя перебила. Ты собирался что-то сказать.
ОН Я собирался сказать, что записал в дневнике про тот случай, когда у меня носом пошла кровь. Я написал: «Здесь начинается мое смятение, здесь мои сны и видения прорываются в действительность самым пугающим образом».
На самом деле он сказал: «Здесь заканчивается мое смятение», но мне кажется, он хотел сказать, что смятение начинается. Той весной он путал слова и часто говорил нечто противоположное тому, что собирался сказать. Для меня очевидно, что «заканчивается» означает «начинается», однако, возможно, я ошибаюсь.
Когда в шестидесятых у мамы с папой был роман, мамино лицо было настолько обнаженным, словно это было вовсе не лицо. Оно распадалось и вновь восстанавливалось. О мамином лице сказано и написано немало
