Борис Вадимович Соколов - Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

По-моему, «Каменный гость» – одно из самых интересных произведений Пушкина. Он написал это про себя. Он же сам был Дон Гуаном до своего супружества, до того как из разряда донжуанов перешел в разряд мужей. В этой трагедии он сам с собой разделался, с прежним. Сам себе отомстил. Так что все это, мне кажется, очень любопытно читается».

В пушкинском Дон Гуане Высоцкий увидел самого себя. И, погибая от наркотиков, предчувствовал, что вскоре и его утянет за собой в бездну каменный гость.

Марина Влади верила, что продлила жизнь Владимира по крайней мере на десятилетие. И друзья Высоцкого с ней соглашались. Так, Виталий Шаповалов утверждал: «Марина, считаю, принесла ему только пользу, она его смиряла, берегла, сохраняла…» Вот и тогда, в Марселе, выступила ангелом-хранителем.

О том же марсельском спектакле есть рассказ Аллы Демидовой. Она подчеркивает, что играл Высоцкий по-настоящему гениально, потому что находился как бы в пограничном состоянии между жизнью и смертью: «Спектакль начался. Так гениально Володя не играл эту роль никогда – ни до, ни после. Это уже было состояние не «вдоль обрыва, по-над пропастью», а – по тонкому лучу через пропасть. Он был бледен как полотно. Роль, помимо всего прочего, требовала еще и огромных физических затрат. В интервалах между своими сценами он прибегал в мою гримуборную, ближайшую к кулисам, и его рвало в раковину сгустками крови.

Марина, плача, руками выгребала это.

Володя тогда мог умереть каждую секунду. Это знали мы. Это знала его жена. Это знал он сам – и выходил на сцену. И мы не знали, чем и когда кончится этот спектакль. Тогда он, слава богу, кончился благополучно…»

Оставил свое свидетельство о марсельском «Гамлете» и Виталий Шаповалов: «У Володи вот такая штука была. Не знаю, чем это объяснить, но он каждый раз недоигрывал последнего Гамлета… Так, в Марселе он еле доиграл последнего. Пропал. Вызвали Марину из Парижа. Любимов и Боровский ездили по Марселю на машине и искали. Нашли. Он такой больной ходил, что врач стоял за кулисами со шприцем. Врач был одет в костюм той эпохи – в свитере, в таких же сапогах – в стилизованной одежде. И ждал: если Володя упадет, потеряет сознание, то должен был выйти этот человек, взять его на руки и сказать: «У принца легкий обморок». И как хотите играйте, заполняйте паузу, пока ему сделают укол, – вот такая была установка. Упадет – забирайте, Стас, ты его уноси: «У принца легкий обморок». И играйте что-нибудь другое  – импровизируйте что хотите. И вот Володя останавливается – пауза. Он играет, играет, играет – а у него же все время волны эмоциональные, а этот всплеск – он же отнимает и последние силы. Пройдет эта волна – и опять слабость. Он пережидал. Володя доиграл, но кое-как».

Стоит отметить, что Шаповалов – единственный из свидетелей, кто игру Высоцкого в том знаменитом спектакле «Гамлета» оценивал довольно низко, утверждая, что доиграл он «кое-как». Возможно, речь идет о финале пьесы, на который Высоцкого уже не хватило, тогда как остальные свидетели, скорее всего, имеют в виду более ранние эпизоды. Но, справедливости ради надо признать, что не всем знатокам Гамлет Высоцкого нравился. Бард играл эту классическую роль нетрадиционно, с надрывом, делая из своего героя человека, готового на все ради священной мести, не испытывающего колебаний в выбранном пути, не испытывающего страха перед возможной гибелью, сжигающего за собой все мосты.

Высоцкий любил риск, любил тех людей, которые находятся в экстремальных ситуациях и с честью из них выходят. Выступая на французской радиостанции «Франс Мюзик» в июне 1976 года, он объяснял: «Я выбираю военные темы, потому что я беру людей, которые постоянно… в момент риска, в крайней ситуации. Это мне очень интересно. Это важно для меня  – затрагивать очень острые проблемы. Во время войны люди могут заглянуть в лицо смерти каждый момент. И эти люди очень интересны для того, чтобы о них писать… песня о войне – это не только песня о событиях военных. Эта песня еще о том, как может себя чувствовать любой человек не только на войне, но всегда находясь в очень острых и крайних ситуациях». Но Высоцкий не только любил таких героев «большого риска» (помните, у него в песне «Случай на шахте» действует «бывший зек – большого риска человек»). Он сам был таким героем, человеком «большого риска», и ставил в экстремальные ситуации не только своих героев, но и самого себя. Наркотики как раз и стали одним из главных способов достижения экстрима.

Высоцкий на войне, как известно, не был. Вряд ли отец ему много рассказывал о войне, принимая во внимание довольно напряженные отношения, существовавшие между ними. Но вокруг были отцы, дядья и старшие братья его друзей, имевшие фронтовой опыт и охотно им делившиеся. Так что рассказов о войне Высоцкий наслушался за свою не очень долгую жизнь достаточно. А особенно помогли Высоцкому в освоении военной темы совместные с Игорем Пушкаревым съемки в фильме «Живые и мертвые», где они играли пулеметчиков, отражавших немецкую атаку. Пушкарев вспоминал: «Эта сцена для нас была памятна тем, что мы тогда, может быть, по-настоящему ощутили, что такое – быть на войне. Произошло это следующим образом: сцена выходила плохо, ничего у нас не получалось, потому, наверное, что я «наигрывал» с этим пулеметом, как и все обычно делают, изображая войну. И вдруг (для нас это явилось полной неожиданностью) на съемки приехал Константин Симонов. Ему была очень важна эта сцена. Что она у нас не получается, он заметил сразу, приостановил съемку и очень много рассказал нам о войне: и что значил для нас 41-й год, и как люди в бою себя ведут. Симонов объяснил, что не было патетики, а был кошмар, ад.

– Представьте себе, – говорил он нам, – что два человека сходятся не на жизнь, а на смерть в кровавом поединке. Вы бы в этом случае пошли на врага с какими-то высокими словами? Нет. Вот и солдаты кричали не «да здравствует!», а нечто такое, что разрывало душу. И они не воевали уже, а дрались кто как мог: рвали, резали, кусали – превращались, скорее, в дикого зверя. Чтобы выжить, чтобы победить. Иначе победит враг. Третьего не дано: не ты, так тебя…

Мы с Высоцким слушали как завороженные. И во многом эта беседа способствовала последующей удачной съемке нашего эпизода. Думаю, что и для Володи этот разговор имел в дальнейшем очень большое значение при написании военных песен». В другом интервью Пушкарев утверждал: «Когда я, совершенно измученный дублями, не мог завершить сцену боя с эффектным выражением лица, Симонов подошел и сказал:

«Игорь, представьте, это ваш последний бой». В очередном дубле я проревел перекошенным ртом: «Вы нас на испуг берете? А мы вас на мушку, б-л-я-д-и!» Все застыли. Симонов захлопал в ладоши. Последнее слово на озвучивании, естественно, пришлось заменить на другое – «подходи!». Но кадр получился сильным и в фильме остался».