Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн
В числе неотмененных традиций допетровской Руси были и нравы сексуальной свободы с беспутными женками, а также, поначалу легкое, отношение к мужеложству. Лишь с 1706 года в воинские артикулы стал вводиться заимствованный у шведов запрет мужеложства, распространявшийся только на военных.
Часто говорят, что Петр цивилизовал Россию варварскими средствами — кнутом и дыбой, царской дубинкой, пьяными ассамблеями. Петр и сам во многом оставался грубым и диким, даже на взгляд тогдашней, еще не очень цивилизованной Европы.
Во время путешествия Великого посольства по Европе выходки Петра Михайлова, инкогнито которого было тайной Полишинеля, показывали, что он предстал перед европейцами сумасбродным и не очень воспитанным юношей. В Кенигсберге его встречает придворный церемониймейстер Иаков фон Бессер, поэт и ученый. Петр срывает с него парик и отбрасывает прочь. «Кто это?» — спрашивает он у своих. Ему объясняют. «Хорошо, пускай приведет ко мне девку». Встреченную на улице придворную даму он остановил окликом «Halt!», взял часы, висевшие у нее на корсаже, посмотрел, который час, отпустил и пошел дальше.
В Лондоне царя поселили в великолепном особняке Джона Эвлина, который 45 лет обустраивал дом и сад. Когда русские уехали, Эвлин был потрясен, увидев, что осталось от его прекрасного особняка. Он обратился к королевским чиновникам с просьбой оценить размеры ущерба и оплатить разрушения. Из сохранившихся документов мы можем себе представить масштабы бедствия. Оказалось, что полы и ковры в доме перемазаны чернилами, грязью и рвотой и подлежат смене. Из голландских печей вынуты изразцы, из медных дверей выломаны замки. Краска на стенах изгажена. Окна (300 стекол) перебиты, а больше 50 стульев исчезли, вероятно, в печках.
Перины, простыни и пологи над кроватями изодраны, туалетный столик, обитый шелком, сломан и изрезан. Двадцать картин и портретов продырявлены. От сада ничего не осталось. Лужайка перед домом разворочена. Живую зеленую изгородь сровняли с землей — соседи рассказывали, что русские нашли три тачки и придумали игру: царя или другого приезжего сажали в тачку, а кто-либо разгонял ее на изгородь — и наблюдали, что получится (Evelyn 1906, III: 334–335).
Значительно позже, будучи в Копенгагене, царь осматривал естественно-исторический музей, и приглянулась ему выставленная мумия. Царь выразил пожелание, чтобы ему ее подарили. Инспектор доложил об этом королю, и тот ответил вежливым отказом: «Мумия отличается особенной красотой; второй подобной нет в Германии». Петр снова отправился в музей, схватил мумию, оторвал у нее нос, всячески уродовал ее и ушел, сказав: «Вот теперь пусть она у вас остается» (Валишевский 1993: 117).
Трудно сказать, понимал ли царь, как реагируют европейцы на его пьяные дебоши и варварское поведение. Вероятно, понимал, во всяком случае стеснялся и стыдился своей необразованности и невоспитанности. Еще больше он стеснялся своего необычайно высокого роста и своего физического недостатка — нервного тика. Как только он сталкивался с затруднительным положением, у него сводило судорогой шею, начинала дергаться левая сторона лица, тряслась голова и непроизвольно двигалась левая рука. Чтобы замаскировать это, он начинал махать и правой рукой. Видимо, это были припадки эпилептического характера, не доходившие до полного приступа (он не падал, сознание не отключалось). О причине этой болезни спорят. Одни видят ее в событиях его детства или отрочества (шок при нападениях стрельцов), другие винят пережитую в юности лихорадку с серьезным воспалением мозга. Бывали у него и приступы бешеной ярости, когда он нападал на рассердившего его с кулаками или оружием. Потом нередко раскаивался.
Вообще, с его приступами дикости и грубости могла соперничать только его застенчивость. В замке Коппенбрюгге, в резиденции герцога Браун швейгского он встретился с курфюрстиной Бранденбургской Софией- Шарлоттой и ее матерью курфюрстиной Софией Ганноверской, самыми образованными дамами Европы. Увидев множество лиц вокруг, сначала испугался и хотел убежать. Пришлось целый час уговаривать. На приветствие дам закрыл лицо руками и повторял: «Ich kann nicht sprechen…» (не могу говорить). Потом смущение прошло, и он оказался неплохим собеседником. Хоть он и не умел пользоваться салфеткой и много пил, но отвечал толково на вопросы и похвастался мозолями на руках. В танцах пожаловался курфюрстинам, что немецкие дамы чертовски костлявые. Дамы умирали со смеху: «Это не кости, это наши корсеты».
В Голландии Петр наблюдал из соседней комнаты торжественное прибытие своего посольства в аудиенц-зал Генеральных штатов. Обнаружив, что люди узнали его, он захотел скрыться, но для этого надо было пройти через аудиенц-зал. Петр попросил провожатого приказать членам Генеральных штатов отвернуться. Тот ответил, что это верховные правители страны и приказать им никто не может. Узнав, что их просит царь, члены Генеральных штатов встали, но повернуться спиной отказались. Петр прикрыл лицо париком и, пробежав через зал, выскочил в вестибюль и убежал.
Вена, столица Священной Римской империи, подавила Петра великолепием и могуществом. С трудом «урядник Петр Михайлов» добился аудиенции у императора Леопольда в замке Фаворит. На аудиенции он так потерялся, что хотел поцеловать руку императора (что ему, царю, совершенно не подобало) и никак не решался надеть шляпу, на чем настаивал император. Вырвавшись наконец из замка Фаворит, он, заметив челнок, вскочил в него и принялся что есть духу грести. «Словно как школьник, отделавшийся от трудного экзамена», — комментирует Валишевский (1993: 83).
Это была натура деятельная, бурная, беспокойная и падкая до наслаждений. Да, это был «и академик, и герой, и мореплаватель и
