Джейн Хокинг - Быть Хокингом
8. Введение в физику
Слишком скоро та первая идиллическая неделя после свадьбы стала лишь тихим островком воспоминаний об извилистых улочках Суффолка, пышных садах, покрытых мхом деревенских церквушках и деревянно-кирпичных домах. Тем временем мы уже сидели в самолете в ожидании вылета в Нью-Йорк, пройдя регистрацию задолго до других пассажиров. Позади была блаженная неделя с проносящимися за окном автомобиля сонными селениями, коттеджами и побережьем; на нас неотвратимо надвигался научный прогресс, синтетические традиции и ускоренный ритм жизни Нового Света.
В аэропорту Кеннеди мы встали в очередь на паспортный контроль и заметили, что в нашу сторону направляется высокая, строго одетая стюардесса, высматривая что-то в папке, которую держала в руках. «Как ваши фамилии?» – спросила она, проверяя списки. «Джейн и Стивен Хокинг», – ответили мы, не ожидая никаких экстренных сообщений. «Хм, – сказала она удивленно, – вас нет в моих списках. Сколько вам лет?» Теперь настала наша очередь удивляться. «Мне двадцать один, а ему двадцать три», – ответила я за нас обоих. «Ну надо же, прошу прощения! – смутилась она. – Я приняла вас за несовершеннолетних без сопровождения».
В негодовании из-за сомнений в нашей зрелости и супружеском статусе мы гордо расправили плечи и прошествовали сквозь таможенный пост Соединенных Штатов к вертолету, курсирующему между аэропортами Нью-Йорка. Наш рейс в Итаку, штат Нью-Йорк, отправлялся из аэропорта Ла Гуардия. Первый взгляд на Нью-Йорк с высоты птичьего полета нас не порадовал. Мы летели над небоскребами сквозь густой смог, здания выплывали из дымки, как гигантские копья, на которые было страшно напороться. Трудно поверить в то, что люди живут и работают в этом адском месте. Мое подозрение, что мы приземлились в современном Бробдингнеге[44], подтвердилось, когда нас проводили к лимузину, который повез нас в Корнелльский университет. Все вокруг – машины, здания, дороги – было в десять раз больше, чем обычно, и даже зеленые поля между городами показались мне бесконечными. Однако меня, лингвиста, привыкшего встречать иноязычных соседей в пятидесяти километрах от собственного дома (стоило лишь пересечь ЛаМанш), больше всего поразило то, что мы, преодолев тысячи миль, оказались среди людей, говоривших на одном с нами языке, хотя этот язык, как и все остальное, существенно раздался в размерах.
Нас поселили в студенческом пансионе в комнате с двумя кроватями на третьем этаже нового общежития в кампусе Корнелла. Мы оба привыкли к спартанским условиям общежитий, и проблема заключалась не в этом. Нас привело в негодование то, что третий этаж был полностью отведен для проживания семей во время летних курсов, и нам пришлось мириться с соседством, обремененным младенцами и детьми раннего возраста, которые ночами плакали, а днем сидели в коридоре, оглашая его протестующими воплями, в то время как родители развлекались в зоне отдыха. Такое непредвиденное обстоятельство резко прервало наш медовый месяц, который мы мечтали продлить на другом берегу Атлантики. Хотя некоторые из малышей были очаровательны, гигантские ясли не отвечали нашим представлениям о романтическом месте.
Еще одну проблему представляла для нас схема передвижения по кампусу. Для здоровых людей она не представляла никаких затруднений, но поскольку пансион находился в полутора километрах от места проведения лекций, а транспорта у нас не было, то Стивену приходилось напрягать все свои силы, чтобы успеть на занятия вовремя. Он мог ходить самостоятельно, но очень медленно; гораздо быстрее у него получалось передвигаться, опираясь на чью-то руку. Я с радостью предложила ему помощь, вступая в свою новую роль, и стала везде ходить вместе с ним. Трапезы представляли еще одну проблему. Мы все еще жили на студенческую стипендию и не могли позволить себе все время питаться в столовой; однако на кухоньке на нашем этаже не имелось никаких принадлежностей, так что мы не в состоянии были соорудить себе даже чашку чая. В конце концов девушка из администрации конференции пришла к нам на помощь, предложив свозить меня в Итаку, чтобы я купила все необходимое в магазине «Вулвортс». Ее просторный микроавтобус оказался более чем велик для нас двоих. По дороге я между делом спросила, была ли она в Европе. Ответ не заставил себя ждать. «Нет, – сказала она. – Видишь ли, я не езжу в места, где люди не моются».
Вооруженная кастрюлей, столовыми приборами, кружками и тарелками, а также электровентилятором для спасения от жары, которая здесь, в отличие от Испании, была липкой и влажной, я создала на третьем этаже пансиона импровизированный филиал домашнего очага – в первый, но далеко не в последний раз за время моего замужества. Брэндон Картер, научный сотрудник Кембриджа и гость на нашей свадьбе, оказал мне неоценимую помощь. Он провел детство в австралийском буше и научил меня заваривать чай по методу тамошних аборигенов – в котелке, в роли которого выступала кастрюля – та же кастрюля, где я готовила яичницу, макароны, тушеную фасоль и другую простую еду, уместную в нашем положении. Универсальность приспособлений была ключевым фактором в моем непредвиденно скором приобщении к радостям ведения домашнего хозяйства.
Бóльшую часть дня я тратила, отводя Стивена на учебу и приводя домой, по дороге посещая бакалейную лавку кампуса. Промежутки между этими прогулками, оказавшиеся короткими из-за протяженности здешних расстояний, я заполняла занятиями в библиотеке. Кроме того, чтобы разнообразить постную диету из испанской лингвистики, я решила позаимствовать печатную машинку и стол в офисе секретарей и начала печатать черновой вариант первой главы диссертации Стивена. Эти самые вселенные, может, и расширялись, но были неимоверно перегружены странными символическими обозначениями и иероглифами, наряду с обыкновенными числительными и традиционными математическими символами, пляшущими над строкой и под ней. Скоро стало понятно, что работа Стивена представляет собой типографический кошмар.
Хотя столь неожиданная встреча с повседневной рутиной жены физика не представлялась мне наилучшим вариантом второй недели медового месяца, я была рада, что нашла себе полезное занятие. Также я с радостью замечала удовольствие, которое Стивен испытывал от общения в международных научных кругах, где его уже стали узнавать. Он был особенно воодушевлен многообещающим сотрудничеством с Роджером Пенроузом, английским физиком немного более старшего возраста: они начали работу над математическим проектом, известным как «теория сингулярностей» или «гравитационный коллапс». Теория гласит, что любое тело, испытывающее гравитационный коллапс, образует сингулярность, область пространства-времени, где релятивистские законы уже не имеют силы, возможно, из-за того, что кривизна пространства-времени неограниченно возрастает. В случае со звездой, коллапсирующей под действием собственной гравитации, когда площадь ее поверхности и объем схлопываются до нуля, Роджер предположил, что сингулярность окажется скрытой внутри объекта, который позже назовут «черной дырой». Теория Роджерса, а также работы русских ученых Лифшица и Халатникова натолкнули Стивена на мысль, что их уравнения можно развернуть во времени и таким образом доказать, что любая расширяющаяся модель Вселенной должна иметь начало в сингулярности, что составляет теоретическую основу Большого взрыва. Благодаря этим уравнениям появились знаменитые выводы его диссертации.
