Владимир Юрков - Командировки в Минск 1983-1985 гг.

Не помню, с чего началось, но у нас завязался разговор. Кажется он спросил меня, что я здесь делаю, а я ответил: «Друга жду». Вот это многозначное в нашем богатом и могучем русском языке слово «Друг» и повернуло его в мою сторону. Скажи я, что жду своего коллегу или сотрудника, и он, быть может, не проявил ко мне никакого интереса, а слово «Друг», которым гомосексуалисты именуют своих половых партнеров, стало для него ключевым.

Он начал разговор откуда-то издалека, я сдура поддержал, и он продолжил его, расхваливая свою дачу, при этом как-то невзначай добавив, что там есть отличная сауна. Я ответил, что сауна это хорошо и приятно (поскольку в те годы сауна была редкостью).

Услышав такое он сразу стал приглашать меня к себе, приговаривая: «Давай, паренек, попаримся вместе!» Тогда-то до меня стало доходить кто передо мной и зачем. А после того, как он как бы невзначай провел рукою вдоль моих бедер и ягодиц – я точно понял, что ко мне ластится старый педераст!

Как избавиться от столь назойливого и неприятного собеседника? Звертелось у меня в голове. Первая мысль – дать ему в репу! Но в начале платформы у информационного табло маячил милиционер. Можно было повернуться и уйти, но надо было дождаться Мухова, который все не шел и не шел. А старичок, не встречая моего сопротивления, уже начал поглаживать меня по заднице, как бы примериваясь к ней…

…как вдруг, из-за здания вокзала вышел Андрей. Я понял, что это приближается мое спасение и, со словами, «а вот и мой друг», рванулся к нему навстречу, а старичок засеменил за мною. Быть может пораженный и завороженный атлетической фигурой Андрюхи. Поравнявшись с Муховым я услышал в свой адрес нелицеприятную фразу, в которой он как бы спрашивал меня, что я здесь делаю, раз объявили, что гомельский поезд опаздывает теперь уже на три часа, вместо заявленных полутора и почему со мною рядом щерится старый педик? Я только хотел ответить, но, тот выскочил вперед и стал приглашать в сауну нас, теперь уже обоих, «таких милых и очень разноплановых молодых людей».

«И как ты это терпишь» – сказал Андрей, ударяя пидара точно между глаз, после чего тот шлепнулся навзничь, пластом, даже не согнувшись в падении. Затем он толчком в спину направил меня в сторону метро.

– Ждать бесполезно – добавил он – переделаем числа на билетах или сдадим их так – авось не заметят.

– А что с этим? – спросил я, кося глазами на лежащего.

– Подметать будут – уберут – ответил Андрей со своей странной и очень неприятной усмешкой, когда у него кривился только левый уголок рта.

Я обернулся по сторонам и увидел, что мент, маячивший около табло, удаляется в сторону противоположную от нас…

Ветерана бьют!

В те годы удостоверение ветерана Великой Отечественной Войны (ВОВ) открывало перед его владельцем многие, закрытые для других, двери (в основном магазинов) и давало возможность овладеть, без долгого стояния в очереди, многими чудесам науки и техники (например, к стиральной машине «Малютка», которую мечтали иметь все молодые семьи).

Большинство пользовалось этими привилегиями только для себя лично и своих близких. Но были и такие, которые превращали свое ветеранское удостоверение в источник наживы. Я сам, неоднократно, обращался к ним за помощью – и, когда надо было купить швейную машинку и, когда требовалось достать дефицитное лекарство.

В конце брежневизма, а особенно после него, когда количество и длина очередей резко возросли, во многих местах, стали появляться «помощники» с ветеранскими книжками, которые проходили (или проводили) без очереди за скромную оплату в виде (на дешевые товары) удвоенной цены. Особенно широко это развилось в билетных кассах. Благо билеты тогда были не именные.

И вот, как-то весной 1984 года, мне пришлось покупать билеты в кассах Белорусского вокзала. Я вошел в огромный, светлый от гигантских окон зал, вся противоположная стена которого, представляла собою длинный ряд кассовых окошечек из которых, по каким-то непонятным, принятым в те годы, соображениям, работало только два! Поэтому через весь зал, напоминая гигантского удава из мультфильма «38 попугаев», тянулась и извивалась огромная очередь, раздваивавшаяся только перед самыми кассами. И это еще больше усиливало сходство с удавом.

Приобретенный мною за несколько командировочных лет опыт подсказывал, что стоять не менее двух-трех часов – собственно говоря – на это я и рассчитывал. Как говорилось тогда в шутку, словами какого-то партийного деятеля: «нам не ждать милостей от природы». Поэтому я безропотно встал в конец очереди, осмотрел, постаравшись запомнить, своих соседей – на случай, если придется выйти покурить, а очередь за это время сдвинется, и стал ждать.

Ждать!

Одно из двух самых основополагающих в советской стране слов.

Присутствовать и ждать!

Два слова на которых держался весь уклад советской жизни. Присутствовать (именно присутствовать, а не жить, не учиться, не работать) надо было везде – дома, на работе, на собрании, в школе, в институте, в профкоме…

Присутствие, только присутствие и никакой деятельности.

Анюта Каменецкая называла наш МАДИ «присутствием». Она говорила: «иду в присутствие», поскольку от нас, особенно в те совершенно беспредельные андроповские времена, ничего, кроме присутствия не требовалось.

Ну, а ждать приходилось всю жизнь.

Сначала ждать поступления в школу, потом окончания школы, затем окончания института, вступления в партию, очередной должности, пенсии, смерти, некролога…

В годы застоя ценились не личные качества человека, а количество прожитых им лет (Брежнев всех клеил по себе), поэтому, чтобы заработать авторитет надо было не трудится, а ждать, ждать и ждать… К тому же, ждать приходилось во всех огромнейших очередях, как настоящих (в магазине, в кассе, в поликлинике), так и в виртуальных (не могу подобрать лучшего слова) очередях на улучшения жилья, на покупку автомашины, аккумулятора, пылесоса. Вся страна стояла в одной огромной длинной очереди и ждала… некоторые умирали, так и не дождавшись своей очереди, как деревья, стоя – например мой друг Сергей Иванович умер, но так и не достоялся до конца очереди на покупку аккумулятора в которой он стоял или вернее состоял целых три года. (В скобках замечу, что тогда приобрести новый аккумулятор можно было только сдавши старый).