Мадлен Жанлис - Роза, или Палаты и хижина

Добродѣтельная Амелія не имѣла никакого вліянія на его образъ мыслей, и Принцъ крайне не доволенъ былъ тѣмъ, что она сама кормила дѣтей своихъ; ибо Графъ Секендорфъ и Баронесса Клакенбергъ не понимали, какъ владѣтельная Принцесса можетъ быть кормилицею.

Амелія разсказала мужу свое приключеніе. Принцъ, не судя ни о чемъ самъ собою, не зналъ, что думать о поступкѣ жены своей, и спѣшилъ къ Баронессѣ Клакенбергъ, будучи увѣренъ, что онъ найдетъ тамъ любимца своего, который уже двадцать лѣтъ слѣдовалъ одному плану жизни, и всякой вечеръ являлся у нее въ восемь часовъ. Принцу сказали, что бѣдная крестьянка при смерти, и что супруга его поступила весьма неблагоразумно, вздумавъ кормить своею грудью ея младенца, конечно не здороваго. Онъ нахмурилъ брови и потребовалъ своего Медика, Профессора Штирбмейстера. Баронесса изъявила взоромъ свое одобреніе, а Графъ примолвилъ, что совѣтъ Медика въ самомъ дѣлѣ всего нужнѣе. Принцъ обрадовался своей щастливой мысли, и нѣсколько разъ съ довольнымъ видомъ повторилъ, что онъ конечно вывѣдаетъ изъ него истину во всѣхъ отношеніяхъ. Это была очень не легко, потому что Докторъ Штирбмейстеръ не любилъ говорить много, отвѣчалъ всегда коротко и всегда двусмысленно. Онъ явился; выслушалъ Принца съ великимъ вниманіемъ и ужасомъ; помолчалъ нѣсколько минутъ, и объявилъ, что ему прежде всего надобно видѣть крестьянку, ея младенца и молоко Принцессы. Амелія вытерпѣла строгой выговоръ отъ своего мужа; а Докторъ велѣлъ ей принять двѣ или три бутылки изобрѣтеннаго имъ сыропа, и отнять сына отъ груди. Она не разсудила за благо исполнить его предписанія: вылила сыропъ за окно, а сына кормила еще тихонько два или три мѣсяца. Между тѣмъ бѣдная крестьянка черезъ два дни умерла, и всѣ хвалили осторожность Медика, которой, по общему мнѣнію, лекарствами своими спасъ Принцессу отъ опасныхъ слѣдствій. Самъ Докторъ за тайну сказывалъ, что молоко ея сдѣлалось совершеннымъ ядомъ, и что оно въ двѣ минуты уморило бы маленькаго Принца. Дочь умершей крестьянки была совершенно здорова; но ученой господинъ увѣрялъ, что у нее въ крови золотушная острота, которая рано или поздно откроется.

Амелія узнала отъ крестьянки:, что у мужа ея, не далеко отъ Бингена, есть бѣдная хижина; и что онъ лежитъ больной около двухъ мѣсяцевъ. Принцесса отравила къ нему лекаря; а дней черезъ шесть послѣ крестьянкиной смерти рѣшилась сама видѣть нещастнаго; выбрала такой день, въ которой Принцъ былъ на охотѣ у сѣла въ легкую коляску съ Барономъ Сартисомъ, старымъ придворнымъ и съ своею Камерфрейльною — и поѣхала въ Бингенъ.

Крестьянинъ, бѣдный Германъ, зналъ уже о смерти жены своей. Амелія нашла его все еще больнаго и весьма огорченнаго. Онъ былъ лѣтъ тридцати отъ роду, уменъ, добросердеченъ и съ характеромъ. Отецъ Мангеймской мѣщанинъ, воспиталъ его очень хорошо, но вдругъ обѣднялъ и съ горя умеръ. Сынъ, не имѣя пропитанія, записался въ солдаты; служилъ десять лѣтъ въ Прусской арміи, получилъ отставку, женился на молодой крестьянкѣ и возвратился съ нею въ свое отечество; купилъ маленькую землицу съ хижиною, работалъ прилѣжно — но частый неурожай и худое здоровье довели его до крайней бѣдности. Нещастная жена, два дни не имѣвъ куска хлѣба, рѣшилась прибѣгнуть къ великодушію Принцессы.

"Я пріѣхала къ тебѣ съ важнымъ предложеніемъ," сказала Амелія Герману: "мнѣ кажется, что я имѣю права матери на любезнаго младенца, мною спасеннаго: оставь его у меня; я воспитаю дочь твою, и возьму на себя попеченіе о судьбѣ ея." — Она ваша, отвѣчалъ Германъ со вздохомъ: обязана вамъ сохраненіемъ жизни своей; и для того я долженъ оставишь ее у васъ. Да и могу ли самъ воспитывать? — "Нѣтъ, Германъ," сказала Прияпесса: "не хочу, чтобы крайность заставила тебя рѣшишься на такую жертву; я опредѣлю тебѣ достаточную пенсію, которую будешь получать во всякомъ случаѣ: возьмешь ли дочь къ себѣ, или оставишь у меня. Вотъ первой годъ пенсіи. Сверхъ того велю поправишь твой домикъ; куплю все нужное для сельскаго хозяйства и еще нѣсколько десятинъ земли подлѣ твоей; и естьли возьмешь къ себѣ дочь, и когда она войдетъ въ лѣта, то я дамъ ей хорошее приданое. Теперь выбирай." Амелія вынула изъ кармана нѣсколько луидоровъ и положила на деревянной столъ.

Германъ, вмѣсто отвѣта, смотрѣлъ пристально на Амелію, и глаза его наполнились слезами. "Ты соглашаешься?" Сказала тронутая Принцеса. — Ахъ, милостивая государыня! отвѣчалъ онъ: дайте ей ваше сердце: это благодѣяніе важнѣе всѣхъ другихъ! Но дозвольте мнѣ не принимать пенсіи. — "Для чего же?" — Лѣность не достойна милостей. Добродѣтель ваша поможетъ нещастному и невинному, но единственно тѣмъ, что дастъ ему возможность работать съ успѣхомъ.

Принцесса, удивленная и еще болѣе обрадованная такими благородными чувствами, съ великимъ любопытствомъ разспрашивала Германа о всѣхъ обстоятельствахъ его жизни. Онъ разсказалъ ей свою исторію; и наконецъ, поговоривъ нѣсколько часовъ искренно и съ довѣренностію, Амелія настояла, чтобы Германъ, не соглашаясь взять пенсіи, взялъ по крайней мѣрѣ кошелекъ съ луидорами; чтобы хижина была исправлена и убрана; чтобы онъ принялъ въ подарокъ шесть или семь коровъ и нѣсколько десятинъ земли.

У Принцессы были дорогія серьги: она тихонько продала ихъ за десять тысячь ливровъ, коими деньгами поправила хозяйство добродушнаго Германа. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ очутились у него хорошенькой домикъ, скотной дворъ, большой лугъ, поле и садъ. Амелія, видя изобиліе и щастіе тамъ, гдѣ прежде была нищета и горесть — видя живую, сердечную признательность добраго человѣка думала съ радостію: "все это сдѣлали серьги, которыя драли мнѣ уши! Какая безумная женщина предпочла бы ихъ неизъяснимому удовольствію благодѣянія?"

Нѣтъ, не будемъ клеветать на человѣческое сердце; нѣтъ, почти всѣ женщины на мѣстѣ добродѣтельной Амеліи имѣли бы такія чувства. Но рѣдкія ищутъ способовъ быть на ея мѣстѣ; у которой нѣтъ брилліянтовъ, та хочетъ ихъ имѣть; у которой есть, та бережетъ. Мы бываемъ жестокосерды отъ привычки, забвенія и незнанія; надобно узнать, чтобы любить. Склонность къ блестящимъ бездѣлкамъ и роскоши происходитъ отъ недостатка въ опытахъ добродѣтели.

Между тѣмъ Германова дочь, не смотря на предсказаніе Доктора, разцвѣтала какъ свѣжая, прекрасная роза; для того Амелія назвала ее симъ именемъ, и черезъ три года взяла къ себѣ. Къ чему это? говорила въ своемъ обществѣ Баронесса Клакенбергъ, пожимая плечами; что выдетъ изъ этой дѣвочки? Но любезная Принцесса слѣдовала любви своей къ добру, не думая, что мыслятъ и говорятъ объ ней люди. У нее было два сына: одинъ въ лѣта Розы, а другой старѣе, именемъ Фридрихъ, котораго, не смотря на ея благоразуміе, придворное воспитаніе уже крайне испортило. Принцъ не хотѣлъ слушать Амеліиныхъ совѣтовъ. "Я хочу, говорилъ онъ, чтобы сыновья мои воспитывались по моимъ правиламъ" — хотя въ самомъ дѣлѣ не имѣлъ никакой идеи о воспитаніи и никакихъ правилъ. Онъ совсѣмъ ни во что не вмѣшивался, полагаясь на Фридрихова надзирателя, и никогда не спрашивая его о сынѣ. Надзиратель имѣлъ такую же довѣренность къ дядькѣ, а дядька къ камердинеру, невѣждѣ и льстецу, который такимъ образомъ былъ единственнымъ гофмейстеромъ молодаго Принца.