В. Святловский - Эдуард Дженнер. Его жизнь и научная деятельность

В таком приблизительно состоянии оставил Гиппократ медицину за 4 века до христианской эры. Знаменитый энциклопедист второго века до Р.Х. Гален, человек, обладавший громадным философским умом, дает нам первые сведения о функциях нашего организма в известном сочинении «О пользе частей». Однако Гален никогда не рассекал человеческого трупа. После Галена прошло более тысячи лет, и все, что было выработано им, оставалось без изменений. Когда Римская империя погибла под ударами варваров, глубокий мрак царил повсеместно в Европе. Прошло целых десять веков, прежде чем народности, поселившиеся на развалинах Древнего мира, создали себе из обрывков старой цивилизации новую культуру. Всю научную мысль средних веков можно резюмировать тремя именами: Аристотель – для физики и естествознания вообще, Гиппократ – для медицины и Гален – для анатомии и физиологии.

Непомерное уважение к авторитетам и полнейшее игнорирование опыта и наблюдения характеризуют эту темную эпоху. В медицинских школах ограничивались повторением и комментированием Галена, и если изредка какой-нибудь ученый, особенно после случайного рассечения человеческого трупа, удостоверялся, что великий эмпирик древности ошибался, то он или просто молчал, или, если осмеливался говорить, то вместо того, чтобы смело указать на ошибку, робко заявлял, что органы человеческого тела, несомненно, должны были измениться с того времени, когда жил этот знаменитый ученый. Гален же пользовался при своих анатомических занятиях трупами обезьян и собак.

В древнем обществе предрассудки и религиозные доктрины, воспрещавшие рассечение человеческих трупов, служили главнейшим тормозом в деле развития правильных физиологических познаний. До какой степени религиозные идеи древности противились рассечению трупов, лучше всего видно из того любопытного примера, что афиняне приговорили к смертной казни нескольких знаменитых полководцев несмотря на их победы только за то, что трупы воинов оставались на поле битвы в течение известного времени без должного погребения; возможно ли было при подобных взглядах заниматься анатомией человеческого тела?

В некоторых странах, особенно в Англии, чуть ли не до половины XIX столетия рассечение практиковалось только над трупами казненных преступников; немудрено поэтому, что в Англии возник особый класс людей, которые занимались выкапыванием трупов из могил и продажей их студентам и анатомам. В наше время анатомические театры в изобилии снабжаются трупами бездомных горемык, умерших в больницах и не имеющих родственников. Собственно говоря, первая попытка методического рассечения человеческих трупов была сделана александрийской школой еще за 3 века до Р.Х. Эразистратом и его учениками, но эта попытка не увенчалась успехом, и только во второй половине средних веков нелепые предрассудки начали отступать под напором воскрешающей цивилизации, и ученые без опасений и, главное, без нравственных угрызений могли заняться исследованием строения человеческого тела. Но до какой степени, даже в конце средних веков, нравы оставались варварскими, видно из известного рассказа Фаллопия, который мы заимствуем из книги Литтре «Медицина и медики»:

«Великий герцог Тосканский, – рассказывает Фаллопий, – приказал магистрату города Пизы предоставить в наше распоряжение человека, которого мы могли убить как хотели, с тем, чтобы рассечь труп его… Я дал человеку, предоставленному таким образом в мое распоряжение, два грана опиума; он страдал сильной лихорадкой, и наступивший пароксизм помешал действию яда. Несчастный, радуясь своему спасению, просил меня дать ему второй прием и в случае, если он останется жив, выхлопотать ему помилование у герцога. Во второй раз я дал ему 2 грана опиума не во время пароксизма, и он умер».

Заметим, что Фаллопий был христианином и все это происходило в XVI веке. Гиртль по этому поводу замечает, что если бы в наше время преступников отдавали в жертву для физиологических опытов, то, конечно, нашлись бы современные Фаллопии.

Медицинская наука вступила на новый путь еще в XVI веке, благодаря трудам молодого ученого Везалия. Он первый осмелился сбросить гнет анатомических преданий и осмеял рутинное воззрение, по которому скептицизм не должен проповедоваться с кафедры, а от учащейся молодежи должно скрывать правду, из боязни поколебать доверие к авторитетам. Со скальпелем в руке Везалий заложил первый камень современной медицинской науки. Своим рвением к анатомии он навлек на себя гонения и, по собственному сознанию, грабил кладбища и похищал тела с виселиц. Перед смертью он сжег свои рукописи и совершил путешествие пешком в Иерусалим.

В начале XVII века новый громадный толчок в развитии медицинских знаний был дан открытием англичанина Гарвея, показавшего, что в нашем теле сосуды наполнены не воздухом, как прежде думали, а кровью, которая обращается по всему телу. Действительно, открытие кровообращения составляет столь важную эпоху в науке, что Даранбер делит всю историю медицины на два больших периода: один до Гарвея, другой – после бессмертного открытия великого английского ученого. Зная, какой переворот должно произвести это открытие в понятиях современников, Гарвей долго не решался опубликовать его.

До Гарвея болезни рассматривались только в своих проявлениях, симптоматически, чисто внешним образом; после Гарвея ученые проникли, так сказать, внутрь тела, познакомились с функцией органов. Кроме открытия кровообращения, заслуга Гарвея состоит в том, что он внес в науку плодотворную идею о существовании в физиологии незыблемых и постоянных законов. Но прошло около пятидесяти лет, прежде чем учение Гарвея получило право гражданства в науке; оно долго подвергалось беспощадному осмеянию и насмешкам, а Парижский медицинский факультет даже строго запретил разделять воззрения Гарвея. Нужно удивляться, говорит один из остроумнейших писателей последнего времени (Raynaud: Du scepticisme en medicine), сколько научной аргументации, сколько таланта и особливо сколько ума потрачено противниками Гарвея, приверженцы которого назывались в то время «circulateurs».

Действительно – кажется, не было примера в истории, чтобы какая-нибудь даже самая замечательная новая истина становилась общепринятой, не пройдя предварительно через горнило самых ожесточенных споров и пререканий. Однако, как бы ни были странны формы, в которые облекается столкновение убеждений, говорит Прейер, конечный результат от этого не изменяется ни в чем. Победа остается всегда за тем, что соединяет в себе больше преимуществ и меньше недостатков.

Недаром кто-то сказал, что история развития медицины представляет и историю человеческих заблуждений. Начиная с XVII века, в этой отрасли знания замечается такая живая смена систем, что ученые едва успевали освоиться с одной, как возникала другая.