Наум Синдаловский - Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор

Городской фольклор занимает свое определенное место в пространстве литературных урочищ Петербурга. Понятийные словари толкуют слово «урочище» как «часть территории, отличной от окружающей местности, например, болото или лесной массив». Это мистическим образом совпадает как с исторической географией Петербурга, так и с рождением первых известных нам образцов петербургского городского фольклора. Петербург вырос среди «лесов и топи блат», и его фольклор был рожден из пены лесных болот в дремучих зарослях болотной тины.

Первая петербургская легенда обязана своим происхождением аборигенам этого края – угро-финским племенам, задолго до славян расселившимся в приневском крае. Она рассказывает о том, что на таком топком болоте город построить было нельзя, потому что болото «проглатывало» дом за домом. И только Петр I, ассоциировавшийся в народе со сказочным богатырем, сумел обхитрить болото. Он простер над ним свою могучую длань, выстроил на ней весь город и целиком опустил его на землю, болото проглотить его не смогло. И город остался цел.

Первая петербургская поговорка родилась из первого петербургского анекдота о царском шуте Ивашке Балакиреве, которого однажды спросил Петр: «Скажи, шут, что говорят в народе о моем городе?» – «А что говорят, – ответил шут, – с одной стороны море, с другой – горе, с третьей – мох, а с четвертой – ох». Ивашка, как и следовало ожидать, получил за такой дерзкий ответ несколько увесистых ударов знаменитой царской дубинкой, но пословица осталась. Отсюда и пошла вся питерская фразеология, которая сегодня только в нашем собрании насчитывает более 1200 единиц.

В контексте предлагаемых очерков понятие «урочище» приобрело расширенное значение. В известном смысле Петербург давно уже стал территорией, отличной от многих других. За три столетия петербургской истории по его территории прошли все три века русской культуры – Золотой, Серебряный и Железный. Судьбы как высокой, художественной литературы, так и низовой, народной, были одинаковы. Среди петербургских адресов русской литературы Золотого и Серебряного веков особое место занимает Петропавловская крепость. Здесь отбывали заключение Радищев, Рылеев, Достоевский, Писарев, Чернышевский, Горький и многие другие, менее известные деятели литературы. Художники, актеры, композиторы такой «чести» никогда не удостаивались. А в Железный ленинско-сталинский век за анекдот, рассказанный на коммунальной кухне или на писательской тусовке, можно было поплатиться карьерой, судьбой или в одночасье превратиться в безликую лагерную пыль.

Переживаемый нами сегодняшний период культуры еще не назван. Но мы знаем, что это одновременно и век высвобождения художественной творческой энергии, и век второго рождения и реабилитации петербургского городского фольклора. Образуя богатый пласт устной культуры, еще далеко не познанный и не исследованный, городской фольклор, по праву равного, соседствует с высокой, художественной литературой. Он придает ей инерцию, украшает ее, дарит ей подробности, способные проявиться только с помощью коллективного зрения, и являет вместе с нею единый уникальный петербургский текст, которым мы все так дорожим и гордимся.

Все предлагаемые читателям настоящей книги очерки, в ряду других произведений автора, в 2009–2012 годах были опубликованы в петербургском литературно-художественном журнале «Нева». Благодаря очерку «Фантастический мир гоголевского фольклора, или От носа Гоголя к гоголевскому, Носу££», автор стал лауреатом премии журнала «Нева» «За лучшую публикацию 2009 года» в номинации «Критика и эссеистика».

В основу вступительного слова «От автора» легло мое выступление на пленарном заседании, посвященном открытию петербургского фестиваля «Петербургский текст: литературные урочища», произнесенное 1 октября 2011 года в актовом зале Всероссийского музея A.C. Пушкина.

Кровное родство, или Куда уходят корни петербургского интернационализма

1

Большие и малые ручейки, широкие реки и бурные потоки европейских миграционных процессов докатились до ее восточных пределов – допетровской Руси – рано. Постоянные войны и Крестовые походы, социальные и политические революции, страшная инквизиция и чудовищные эпидемии, голод и неурожаи сгоняли наиболее активную, пассионарную часть населения Европы с насиженных мест в поисках хлеба, работы или службы, богатства или славы и приключений. Неизвестная безграничная Русь, занесенная глубокими снегами и заросшая непроходимыми лесами, будоражила воображение и манила таинственными возможностями и невероятными перспективами. Для многих из них Россия стала второй родиной, а для их многочисленных потомков – первой, а то и вообще единственной.

Семейные легенды и народные предания донесли до нас известнейшие имена русских политических, государственных, общественных и культурных деятелей, происхождение которых уходит в далекую историю Западной и Центральной Европы. Среди них были ремесленники и лекари, строители и актеры, воины и коронованные особы. Достаточно напомнить о династии Романовых, правивших в России более 300 лет, с 1613 по 1917 год.

На Руси род Романовых считался одним из самых древних и почтенных. Между тем родословная этой славной фамилии не дает основания однозначно сказать, куда ведут ее корни. По одним «достоверным» преданиям, Романовы происходили «из литвы», по другим, не менее «достоверным», «из прусс», то есть «из немцев».

Если верить фольклору, в последней четверти XIII века некий князь Прусский по имени Гланда Камбила Дивонович приехал в Россию и в 1287 году «принял святое крещение с именем Ивана». Постепенно прусский Камбила стал называться по-русски – Кобыла. В летописях за 1347 год под такой фамилией известен приближенный великого князя Симеона Иоанновича некий боярин Андрей. Смена фамилии на Руси была делом привычным. Чаще фамилии присваивались по имени или прозвищу отца. Так, сын боярина Андрея – Федор – имел прозвище Кошка, а его дети числились в летописях уже Кошкиными. В XVI веке потомок того самого «прусса» боярин Никита Романович принял фамилию Романов – по имени отца, окольничего Романа Захарьина-Юрьева. Никита Романович был дедом первого царя из этого рода – Михаила Федоровича, а Михаил Федорович – дедом Петра I. Может быть, именно поэтому, как свидетельствует фольклор, в народе национальность Петра I, самого известного и наиболее почитаемого и любимого русского императора, вызывала самые невероятные подозрения. Были ли у народа для этого основания?

Известно, что матерью Петра I была вторая жена царя Алексея Михайловича, Наталья Кирилловна, дочь рязанского дворянина Кирилла Полиевктовича Нарышкина. Если верить молве, род Нарышкиных происходил от крымского татарина Нарышки, выехавшего в Москву в 1463 году. Однако, по другим преданиям, Нарышкины происходят от некоего богемского дворянина по фамилии Нарисци, который владел городом Егру, или Егеру, на границе Богемии и Германии. Косвенным образом это подтверждается родовым гербом Нарышкиных, «во многом напоминающим герб этого города». Историкам это известно из Жалованной грамоты, выданной в подтверждение благородного происхождения дворян Нарышкиных. А такое происхождение необходимо было доказать фактом владения их далекими предками городами или землями на той родине, откуда они прибыли.