Р. Сементковский - Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность

Вникнув в этот тип, мы легко уясним себе уже a priori[1], как должны были сложиться детство и молодость знаменитого германского канцлера. Несколько слов об его отце и матери окончательно разъяснят нам дело. Отец его, Фердинанд Бисмарк, юношею поступил на военную службу, так что двадцати одного года мог уже принять участие в походе герцога Брауншвейгского во Францию, но тотчас же по окончании этой войны вышел ротмистром в отставку и поселился в своем Шенгаузенском поместье. Это был служака в полном значении слова. Впоследствии он любил рассказывать своему сыну, что, когда находился на службе, аккуратно вставал в четыре часа утра, чтобы выдать солдатам овес. Строгое исполнение служебных обязанностей было отличительной его чертой, в этом духе он вел и воспитание своих детей; но сердце его лежало не столько к службе, сколько к тем развлечениям, которые доставляла ему жизнь в деревне. Охота, верховая езда, пирушки – вот чем наполнялась его жизнь, за исключением забот, посвященных управлению имением. Но, очевидно, перечисленные нами удовольствия и развлечения мешали правильному ведению хозяйства, потому что дела его пришли в расстройство. Этому отчасти способствовала и его женитьба. В Берлине он познакомился с дочерью видного чиновника, известного и некоторыми публицистическими работами, Менкена, и женился на ней. Мать будущего знаменитого канцлера слишком свыклась со светской и придворной жизнью Берлина и скучала в шенгаузенском деревенском захолустье. Она рвалась в Берлин, поэтому супруги проводили зимние месяцы обыкновенно в столице, где постоянно имели квартиру. Отцу жилось привольнее всего в деревне, мать дорожила городской жизнью, требовавшей значительных расходов, так как родители будущего канцлера вращались в придворных кругах и, следовательно, вынуждены были соответственно устроить и свою жизнь. Если отец Бисмарка мечтал о том, чтобы сделать из сына образцового помещика, то мать хотела его определить на государственную службу и сделать из него блестящего дипломата. Отец обучал его с раннего детства верховой езде, брал с собой на охоту, а мать заботилась о том, чтобы у него были хорошие манеры, чтобы он умел бегло говорить по-французски и по-английски. Под влиянием матери он шестилетним ребенком был определен в одно из берлинских учебных заведений, где воспитание детей велось со строгим соблюдением педагогических принципов Песталоцци.

Это случилось весной 1821 года. Отсюда видно, что знаменитый канцлер родился в 1815 году, именно 20 марта (1 апреля), – в том году, когда в Вене заседал конгресс, вершивший судьбы Европы после падения Наполеона I, и был заключен пресловутый Священный союз. Год рождения Бисмарка, таким образом, совпал с возникновением международной комбинации, основы которой во многих отношениях совпали с теми принципами, которых придерживался Бисмарк в течение всей своей жизни. Но крупные исторические события того времени мало занимали обитателей Шенгаузена. Все внимание их было поглощено более близкими им делами. Благодаря наследству отец будущего канцлера вступил во владение новыми поместьями в Померании, в Наугардском уезде, и в следующем же году он переселился туда, в имение Книпгоф, где Бисмарк и провел первые свои детские годы. Он рос на свободе, проводя дни по большей части на свежем воздухе, откармливаемый на славу родителями. Поэтому неудивительно, что переселение в Берлин, в школу, где было и мало воздуха, и мало света, где воспитанников приучали к спартанскому образу жизни, где их плохо кормили и постоянно регламентировали, очень не понравилось Бисмарку. Он никак не мог примириться со своей новой жизнью; но, как видно из его рассказов, главным образом его огорчал недостаток пищи, тех лакомых и обильных блюд, к которым он привык у родителей. “Мясо, которое нам давали в школе, – жаловался он, – отличалось особенным свойством: оно было мягко, но его никак нельзя было разжевать, словно кусок резинки”. Некоторое утешение доставляли ему только забавы и игры на свежем воздухе. Тут он сразу достиг авторитетного положения среди своих товарищей: деревня дала ему силу, ловкость, и когда происходили сражения снежками, то атаманом всегда был крепыш Отто, будущий великий канцлер. Уроками он весьма мало интересовался; несколько занимала его разве история, в особенности же рассказы о Троянской войне, которою он увлекался до того, что иногда вслух читал своим товарищам эпизоды из нее. Все это вместе взятое доставило ему кличку Аякса. Кровь сказалась в нем уже тут: любил он покушать, при случае подраться, а воображение его прельщали военные подвиги. Блаженствовал он только летом, когда родители увозили его в деревню, где он мог с отцом скакать на лошади или охотиться в бесконечных тогда еще померанских, лесах.

Так провел Бисмарк еще шесть лет до поступления своего в гимназию. Тут жилось ему сравнительно привольнее, потому что родители не определили его в пансион, но позволили ему жить вместе со старшим братом в их городской квартире под присмотром француза-гувернера, мосье Гало, который репетировал с ними уроки, и деревенской няньки и стряпухи Трины (Катерины), которая откармливала их на убой разными вкусными блюдами, – разнообразными оладьями, яичницами, начиненными гусями. Попечения этой Трины оказывались более действенными, чем попечения мосье Гало, которого пришлось скоро уволить вследствие недостаточных успехов молодого Бисмарка в науках. Но Трина делала свое дело: она, по крайней мере, удерживала его дома, соблазняя любимыми блюдами.

Но откармливать его на убой можно было и в деревне, в Берлине же юному Бисмарку надо было преуспевать в науках, а науки ему, видимо, не давались. Поэтому после конфирмации в 1830 году, совершенной знаменитым богословом и философом Шлейермахером, пятнадцатилетний Отто Бисмарк был переведен в другую гимназию. Но и тут его успехи в науках оказались недостаточными, и тогда пришлось прибегнуть, как водится, к решительному средству, то есть отдать его в пансион к одному из учителей, который взялся подготовить Отто к выпускному экзамену. Хотя Бисмарк неохотно оставался в мезонине, где ему отведено было помещение, и предпочитал проводить время в беседе с женой этого учителя, однако он все-таки благополучно окончил в 1832 году гимназический курс. Биографы утверждают, что он из школы вынес кое-какие знания только по истории; кроме того, прекрасно владел французским и английским языками, но это, конечно, было результатом домашнего воспитания. Успехи его в науках при нерасположении, которое он к ним питал, разумеется, не могли быть значительны.

В том же году началась университетская жизнь семнадцатилетнего Бисмарка: он поступил в Геттингенский университет – вероятно, потому, что родители опасались соблазнов столичной жизни и не верили, чтобы наука могла служить для молодого Бисмарка достаточным противовесом. Вскоре, однако, оказалось, что Бисмарк и в Геттингене вполне сумел воспользоваться свободой, которая ему была предоставлена после утомительного корпения над гимназическими учебниками. Один из родственников родителей снабдил его рекомендательным письмом к знаменитому геттингенскому профессору Гуго, прося его принять молодого студента под свое особенное попечение. Нет сомнения, что ученый готов был сделать все что мог, чтобы внушить молодому Бисмарку любовь к науке. Глубокие знания Гуго известны всем юристам; не менее он известен своею добросовестностью как преподаватель. Но на молодого Бисмарка он повлиять не мог уже по той простой причине, что тот решительно отказался посещать его лекции, и по прошествии трех полугодий, проведенных Бисмарком в университете, знаменитому ученому пришлось только сделать в его бумагах отметку: “Студента Бисмарка я в моей аудитории ни разу не видел”. Другие профессора его также в своих аудиториях не видели, и случилось это по весьма простой причине: у Бисмарка было дел по горло, и эти дела предписывались, конечно, не любовью к науке, а теми влияниями, которым он подчинился в родительском доме, кровью, которая текла в его жилах, привычками и наклонностями, которые он унаследовал от своих предков. Покушать, выпить, размять члены, накуролесить, совершить подвиг в духе среды, в которой он вырос, и в пределах, ему доступных, – вот на что были направлены ум и чувства молодого Бисмарка. Попойки, кутежи, бесконечные дуэли, безобидные, но подчас и дикие выходки наполняли жизнь Бисмарка во время пребывания в Гетгингенском университете. Он сам неоднократно с видимым удовольствием рассказывал, что дрался на дуэли в течение этих восемнадцати месяцев двадцать восемь раз, что ранен был только однажды, и то вследствие случайности: у противника выскочил клинок из эфеса и попал ему в щеку. Но никто не победил Бисмарка: он был таким искусным дуэлянтом, что с ним не могли справиться даже самые опытные в этом деле студенты. Всякий поймет, сколько времени он должен был употребить, чтобы дойти до такой ловкости, до такой меткости и силы удара. Но он достиг виртуозности не только в этом отношении. Он превзошел всех своих товарищей и на другом поприще: перепить Бисмарка тоже никто не мог. Противники его валились со стульев и беспомощно покоились под столом, но Бисмарк продолжал победоносно пить, вызывая удивление своих товарищей. А когда дело доходило до какой-нибудь дикой выходки против мирных бюргеров, Бисмарк был всегда зачинщиком и вожаком. С ним опасно было иметь дело. Когда его вызывали в университетский суд за какой-нибудь проступок, он являлся туда в халате и ермолке, с традиционной длинной трубкой в зубах, приводя всех в недоумение своим бесцеремонным костюмом. Когда профессор делал в его бумагах неблагоприятную для него отметку, он выбивал у него стекла в квартире, но из почтения к его дочерям делал это леденцами или пряниками. Когда кто-нибудь осмеливался ему противоречить, он немедленно оскорблял его и вызывал на дуэль. Словом, необузданность его натуры проявилась тут во всем блеске, вся жизнь Бисмарка текла по избитому старому руслу, освященному бесконечным рядом предшественников и последователей. Прибавим к этому, что никаких умственных интересов в нем не замечалось. Биографы его указывают только на один случай, когда он как будто вышел из роли самого заурядного бурта и проявил патриотическое чувство. Это известный эпизод с американцем Кофином, некоторое время слушавшим в Геттингенском университете лекции. Кофин пренебрежительно отнесся к германскому Михелю; Бисмарк вступился за свое отечество, и дело кончилось дуэлью, на которой Бисмарк исполосовал своему противнику физиономию свойственными ему меткими ударами. Затем, как водится, состоялось примирение, и за пивом бывшие противники держали пари: Кофин утверждал, что Германия никогда не объединится, а Бисмарк самоуверенно заявил, что она объединится не позже как через двадцать лет. Когда этот срок прошел, то есть в 1853 году, и об объединении Германии не могло быть еще и речи, Бисмарк навел справки о своем бывшем противнике, чтобы послать ему проигранные 25 бутылок шампанского; но тот давно уже променял земную жизнь на лучшую, – недаром у него была такая зловещая фамилия (coffin – гроб). Надо, однако, отметить, что этот случай ничего в сущности не доказывает, потому что объединенная Германия давно уже составляла мечту всех лучших людей Германии и германской молодежи; а что сам Бисмарк этою мечтою не особенно увлекался, а рад был только придраться к любому поводу, чтобы повздорить и поспорить, доказывает уже тот факт, что он не примкнул ни к одной из студенческих ассоциаций, поставивших себе целью содействовать по мере сил объединению Германии.