Вера Звездова - Атом солнца

Нет, к богатству они не стремились. Зато внук до сих пор с благодарностью вспоминает, как по утрам дед будил его, и они шли на Волгу — встречать солнышко, а вечером, после русской баньки, за обе щеки уплетали карасей в сметане…

Святая и светлая любовь к «тихой родине» продолжает жить в душе актера Сергея Безрукова и поныне. Каждое лето — хоть на пару дней! — он обязательно выбирается в Лысково. Есть там у него заветное место на Лысой горе: крутой волжский обрыв и белоснежный Макарьевский монастырь напротив. Если встать на самый край, кажется, что зависаешь посередине между землей и небесами.

— «Любил он Родину и землю, как любит пьяница кабак», тихо говорит Сергей, глядя в эти бескрайние дали. — Вот она, Русь. Вот откуда мой Есенин. Я могу часами сидеть и смотреть на эту красотищу.

К слову, на «эту красотищу» он не только смотрит. Крестьянские гены дают о себе знать. Вместе с отцом они сколотили на пятачке общественных рыбачьих бдений небольшой столик из брёвнышек. И почти по Вампилову — помните, у него милая девушка Валентина не уставала забор чинить: выломают доску — она прибьет, снова выломают — она снова прибьет? — так и Сергей перед отъездом не забывает вокруг идеальный порядок навести. Банки-склянки уберет, мусор сожжет, дрова для костра запасет да еще и записку оставит. Мол, не сорите, мужики, берегите землю и Волгу-матушку, которые вас кормят.

В атмосфере любви

Когда сердитая «театралка» напрямую связывала исключительный успех Сережи Безрукова с благополучием его домашнего очага, в самом главном она была права: его всегда любили.

Наталия Михайловна Безрукова:

— Я твердо знала, что детей бить нельзя. Ругать тоже нельзя. А что можно? Самым страшным наказанием считалось, когда я легонько дергала Сережу за челку. Он очень обижался, а я потом сама плакала.

Виталий Сергеевич:

— То, что Сережа в жизни и на сцене такой открытый, сопереживающий, способный к состраданию, это, конечно, от мамы.

А что от папы?

Наталия Михайловна:

— Серьезность и основательность. Когда папа уезжает на гастроли, Сережа меня опекает. И руки у него творческие, в папу. Тот у нас мастер: вырезает из дерева шкатулки, сундучки, подсвечники Сереже на 16 лет «вольтеровское» кресло вырезал, со львами…

Виталий Сергеевич:

— Мы с ним, как настоящие кустарные крестьяне, все делаем сами. Сережа, например, очень хорошо рисует. Особенно ему удаются акварельные миниатюры. Он нарисует, я сделаю рамочку — вот и подарок. Сережа весь свой курс в школе-студии МХАТ такими миниатюрами одарил.

Сергей:

— Батя очень ждал сына, поэтому дарил мне все свое внимание и время.

Виталий Сергеевич:

— Поскольку других детей в семье не было, он общался с нами. Книги и фильмы обсуждались на серьезном взрослом уровне. Кроме того, мы с ним много путешествовали: Петербург, Михайловское, Ясная Поляна, Карабиха. И, конечно, село Константиново Рязанской области, родина Есенина… Он часто бывал у меня в театре: и в зале, и за кулисами, и в гримерной…

— Общепризнанно, что детство накладывает на человека неизгладимый отпечаток. Те, чьи детские годы прошли счастливо, распахнуты навстречу миру, любят жизнь и людей. И наоборот, трудное детство дает некий надлом, замкнутость, недоверчивость, мрачность. Это всегда очень заметно на экране или сцене.

Виталий Сергеевич:

— Пожалуй, вы правы. Был такой артист Костя Григорьев (мой сценический партнер, к сожалению, его сейчас уже нет в живых). Он очень много снимался, был замечательно талантлив, но вместе с тем в нем чувствовалась какая-то однобокость. Гармонии не было. В детстве его маленького бросила мать, он вырос в блокадном Ленинграде и потом всю жизнь не любил женщин, не считал их за людей…

— В Сереже гармония есть. Более того, он обладает редчайшим качеством, которое Мария Владимировна Миронова называла способностью согревать людей теплом своего сердца. Что, кстати, замечательно умел делать ее сын.

Виталий Сергеевич:

— Знаете почему? Андрей тоже рос в атмосфере обожания. Он был любимцем и мамы, и папы, и всех друзей, которые приходили к ним в дом. Ведь человек слабеет, когда его не любят. Недаром в цирке говорят, что животных воспитывают только лаской и пряником, а если иначе, они звереют. Так и человек. Если его не любить, он вырастет либо забитым (не мужиком, а тряпкой), либо озлобленным.

Этот разговор состоялся в 1996 году. В той самой квартире, наличие которой, по мнению злобствующих околотеатральных лиц, уберегло Безрукова-младшего от искушения «сняться в дерьме». Не такой уж шикарной была эта двухкомнатная панельная квартирка (другое дело, что уютной, с любовью, вкусом и выдумкой обставленной), да и от центра не близко. Часто Сереже приходилось выходить из дома с запасом часа в два, чтобы не опоздать на репетицию. До родной «Табакерки» он, как правило, добирался вполне демократичным способом — автобусом и метро (хотя автомобиль в семье тогда уже имелся: с первых заработков Сережа подарил отцу «Волгу»), а вот из театра, после спектакля, Виталий Сергеевич каждый раз увозил уставшего сына, добровольно взяв на себя обязанности его личного шофера.

Отец

Те, кто говорит, что судьба зачастую несправедлива, что, расставляя все по своим местам, она делает это слишком поздно, не то и не так, демонстрируют абсолютную эзотерическую дремучесть. Судьба всегда все делает вовремя и именно то и так, как тому следует быть.

Когда Виталия Сергеевича Безрукова сегодня спрашивают, что самое лучшее удалось ему создать за свою творческую жизнь, он, подобно Борису Николаевичу Ливанову, неизменно отвечает: «Сына!»

Но не зря говорят, что от осины не родятся апельсины. Актер Виталий Безруков в театральном мире фигура тоже не последняя.

«У него не было подготовительного периода, как это нередко встречается в творческой деятельности, когда даже талантливые актеры подолгу остаются незамеченными. Он, как говорится, «пошел» сразу».

«Ах, как лихо, радостно, самозабвенно, каждой клеткой своего молодого существа он пляшет, как отчаянно сжигает себя в танце. Поэзия жизни, ощущаемая героем, передается актером виртуозно. Он словно летает, он весь устремлен навстречу жизни».

«ОН актер большой искренности и цельности, способный переживать чувства действительно высокого накала, не дробя и не измельчая их. Такие актеры — редкость в театре. Он открыт и ему верят. Лицо и голос его подчинены чувству. Он пластичен без тени балетности, патетичен без тени оперности».