Михаил Пробатов - Я – Беглый

Я беглый, конечно, не от рождения, но всё же это проявилось у меня в самой ранней молодости. Какой-то был момент, когда я вдруг оглянулся вокруг себя и думаю: Эх, чёрт, как погано всё… Когти надо рвать отсюда! Именно, откуда? Этого я не понимал, а просто чувствовал, что здесь не могу. Я тогда ещё не очнулся от Экзюпери, который сегодня мне представляется слишком уж инфантильным, а в те годы, умел бы летать, улетел бы на другую планету. Сейчас мне кажется, что это случилось со мной в Гаване. Мне тогда будто иголкой сердце прокололо. Внезапно.

Году, наверное, в 66-м в Гаване был такой парень, Антонио, мулат. Советские моряки его звали Антоном. Все мы его знали, потому что он держал заведение, которое наши называли почему-то «Флорида». Дураки мы все там были, и никто из нас тогда понятия не имел, что это, собственно, такое на Кубе происходит. Мы были молоды, нам весело было. Кубинцы так говорят: «Мучо «Баккарди», мучо сеньорита. Трабаха? — Но! Много рома, много девушек. Работать? — Нет!». В этой «Флориде» у Антона можно было за несколько флаконов одеколона хорошо выпить, без особого риска наткнуться на милисьянос, а девушки у него были головокружительные, особенно после полугодового поста в море. Вот мы и таскались туда.

Это был высокий, красивый и сильный человек цвета светлого шоколада. Ему было не больше тридцати. Он, в отличие от несчастных своих земляков, которые все, с целым огромным островом, провалились в социалистическую преисподнюю и подыхали там с голоду, всегда носил отличный, в крупную клетку костюм, свежую сорочку с галстуком. Кремовые туфли сияли. Курил только сигары «Ля Корона». Такая сигара обязательно торчала у него в углу рта, когда он, отсвечивая на солнце безукоризненным, напомаженным пробором, стоял с белозубой рассеянной улыбкой у входа в свой, сказать по правде, довольно грязный и неуютный приют греха, полировал ногти специальной щёточкой и лениво оглядывал узкий, кривой, захламленный переулок. Американская шляпа «Стетсон», а для кубинцев это важно, потому что «Стетсон» — не сомбреро, всегда была закинута на ремешке за спину. Антон по причине, которая до сих пор доподлинно мне не ясна, совершенно не боялся увешанных оружием революционных бойцов. Когда такой патруль проходил, или на бешеной скорости пролетала мимо их машина, он провожал их пристальным взглядом немного сонных, с поволокой, чёрных, как угли, глаз. Он почти совсем чисто говорил по-русски, конечно, как все гаванцы, по-английски, а однажды я слышал, как Антон говорил с евреем, жившим неподалёку, по-немецки. Таинственный был человек.

Как-то раз мой второй штурман как ответственный за судовое продснабжение продал Антону несколько ящиков репчатого лука, который в Гаване в то время был большой редкостью. Я уж не знаю, чем ему Антон платил, но догадываться могу, что долларами, тогда ещё не говорили: баксами, слова этого не знали. Для Антона сделка была очень выгодна, и он по тамошнему обычаю должен был сверх договорной цены ещё и «презент». Пригласил он штурмана, которого звали, кажется, Костя (Может, он ещё жив? Не намного меня был старше), к себе в помещение, где было почище, выставил две бутылки хорошего рома, какой-то закуски. А Костя меня позвал за компанию, потому что с Антоном пить было скучно. Кубинцы мало пьют.

И вот, мы с Костей здорово набрались уже, а Антон вдруг говорит:

— Это ещё не всё. Идёмте, компаньерос, я вам хороший «презент» приготовил.

Он повёл нас тёмным, вонючим коридором, открывает дверь. Небольшая комната, широкая тахта, а на тахте — белая девушка, такая красивая, что у меня, в мои тогда двадцать лет, чуть сердце не выскочило. Все Гаванские красавицы ведь мулатки, а эта, подумал я, испанка, а может и американка, смыться не сумела — рыжая, даже чуть с веснушками, и глаза огромные, кошачьи, зелёные. Вот я, как сейчас, её помню, лежит совершенно безо всяких лишних тряпок и смотрит на нас очень сердито. И говорит Антону:

— Та ты сказывсь! Шо ты их до мэне табунами водышь? Яку вже ночь не спала? Гляди, я у тэбе тут подохну… — украинка, не украинка, а явно девка с наших югов.

Я думаю: «Вот гад ползучий!» — И спросил:

— Тебя откуда сюда занесло?

— Та з Херсону. От выйшла замуж за кубинца…

— И где ж он?

— Идэ ёму буть? Застрэлилы з автомату.

— Давно?

— Вторый год.

— И как же дальше-то?

— А шо дальше? Пропадать…

А, примерно, года через полтора я зашёл в Гавану, ставить судно на ремонт. Спрашиваю:

— «Флорида» — то работает?

— Какой там! И Антона убили. Он отстреливался от них. Парень был лихой. Живым не дался.

Через некоторое время на судно пришёл консульский работник и на общем собрании информировал нас о том, что в Гаване ещё сохранилась батистовская агентура, которая непосредственно связана с ЦРУ: «Эти люди очень опасны. Несколько лет, например, открыто функционировал публичный дом а районе Центральпарка. И отдельные, здесь присутствующие товарищи очень хорошо знают, о чём я говорю. Хозяин этого заведения был бывший кадровый офицер батистовской контрразведки в чине старшего лейтенанта, что по здешнему соответствует нашему общевойсковому званию полковника. Это не шутки. Он здесь под прикрытием такого притона занимался сбором информации и вербовкой партизан, которые формируют вооружённые банды (ещё не было слова бандформирования) в горах Сьерра-Маэстра. Его финансировало ЦРУ, и у него были связи даже в нынешнем кубинском МВД, но эта группа была раскрыта и уничтожена. Я вам, товарищи, уже неоднократно объяснял, что тот, кто хочет работать на советском флоте загранплавания, должен свято исполнять Правила поведения советского моряка за границей, а иначе — никто не держит. Пожалуйста, сегодня могу оформить документы на вылет. И полетите домой за свой счёт. И виза ваша будет закрыта, можете наниматься в портофлот, там пьяниц и моральных разложенцев полно, но у себя дома, это ещё туда-сюда», — так он говорил нам в гробовой тишине, грозно глядя сквозь очки в самую душу каждому из нас, а мы все сидели, скромно опустив глаза. И вот, кажется, именно тогда я внезапно ощутил укол в сердце, и у меня мелькнуло в голове: Когти рвать надо … Но я тогда ещё не знал, что уже стал беглым.

У меня был капитан по фамилии Вульф, еврей. Что-то получается много о евреях, вероятно, кому-то это будет неприятно, но меня извиняет то обстоятельство, что я сам еврей. Кроме того, я беглый, а среди беглых попадается очень много евреев. Когда-то в СССР евреев очень много было, также, среди моряков и лётчиков, особенно судоводителей и пилотов — не знаю, почему.

Вот, про этого Вульфа рассказывали забавную историю, которую он никогда не торопился опровергать. Во время войны он служил на кораблях советского конвоя, сопровождавшего транспортные караваны из английских портов в Мурманск. Однажды королева давала бал в честь советских моряков. И молодого, чернявого лейтенанта вызвал сам военный атташе в Великобритании.