Валентин Аккуратов - Лед и пепел

Но мешкать нельзя, застынет мотор, потом его не запустишь, а до берега более тысячи километров. Проверив работу двигателя после устранения дефекта, исследователи решили взлетать. Полный газ, но, увы, самолет ни с места: лыжи крепко примерзли к насту льдины. Такого с ними на материке еще не случалось. Не выключая мотора, оставив его на малых оборотах, они выскочили из машины, подкопали лыжи и опять попытались взлететь. Надрывный рев мотора — машина ни с места. Тогда Уилкинс за хвост начинает раскачивать самолет, а Эйельсон дает полный газ — машина трогается. Уилкинс на ходу взбирается в кабину, самолет, подскакивая на снежных наддувах, бежит вдоль поля, набирая скорость, и у самой границы торосов тяжело отрывается от льдины. Курс на юг! На материк! Сложен был обратный путь. Внизу торосистый лед с разводьями дымящейся воды. А где–то далеко на юге маленькая точка — мыс Барроу, единственный населенный пункт на всем северном побережье Аляски. Надо выйти на эту точку. Малейшее отклонение грозит катастрофой. Мотор начинает опять сдавать, а внизу ни одной годной для посадки льдины. Идет пятый час полета. Сильный встречный ветер нещадно треплет самолет, снижая его скорость, и вдруг резкий хлопок в моторе, и винт безнадежно замирает.

Самолет касается льда неровного, единственного среди гряд торосов, поля. Грохот, треск сломавшегося шасси, отрывается крыло. Уилкинс и Эйельсон остаются живыми. Обломки самолета, дикие нагромождения вздыбленного льда, а кругом сотни километров белого безмолвия. Но мужество не оставляет этих людей. Из частей самолета они строят нарты, грузят продукты, спальные мешки, остатки горючего и продолжают путь к земле. Ценой невероятных усилий они продвигаются по зыбким льдам. Чем ближе земля, тем тяжелее путь, тем больше разводий. Через две недели пути Уилкинс и Эйельсон выходят на землю у мыса Барроу.

После смелых, но неудачных попыток опытных и признанных миром исследователей долго никто не осмеливается проникнуть в эту таинственную и недосягаемую область нашей планеты.

Каких только легенд не ходило о «полюсе недоступности»! Одни утверждали, что там, за хаосом льдов, находится огромная суша, так называемая Земля Гарриса. Другие говорили, что там нет и признаков земной тверди, что этот район является не только «полюсом недоступности», но и «полюсом безжизненности», где царят холод и льды, и все живое, попавшее туда, неминуемо должно погибнуть. Третьи уверяли, что за ледяными барьерами существует настоящая земля обетованная с богатой флорой и фауной, с мягким климатом, населенная народом, некогда покинувшим северо–восточную оконечность Азии — племенем онкилонов.

Особенно настойчиво выдвигал свою гипотезу о существовании большой земли (1300000 квадратных километров) в полярном бассейне американский ученый Роберт Гаррис. Центр этой земли, по его расчетам, основанные на теории так называемых котидальных линий равных высот приливов и отливов океанских вод, понижающих при встрече в открытом океане с сушей высоту приливных волн, должен был находиться где–то около 83° северной широты и 150° западной долготы.

Жажда исследований и открытий коснулась и нас — советских полярных летчиков. К тому времени мы накопили уже большой опыт полетов в сложных условиях Центрального арктического бассейна, достаточно изучив коварные свойства дрейфующих льдов, условия возможной автономной жизни и деятельности человека в царстве белого безмолвия. К тому же богатая история русских географических открытий в Арктике, с которой мы все были хорошо знакомы, и тесные контакты с крупнейшими советскими учеными — академиком Владимиром Афанасьевичем Обручевым, профессорами Владимиром Юльевичем Визе, Николаем Николаевичем Зубовым — привели нас к однозначному решению: на «полюсе недоступности» должен быть поднят флаг нашей Родины.

И наш экипаж летающей лодки СССР-Н-275, во главе с командиром Иваном Ивановичем Черевичным, начал глубокую и тщательную подготовку к штурму «полюса недоступности». Личные тренировки, слетанность и сработанность экипажа, его психологическая совместимость, подбор снаряжения, оборудования, карт, средств транспорта, питания, обмундирования, научной аппаратуры, разработка методов самолетовождения, способов определения и выбора пригодных льдин для посадок самолета — все это стало нашей первостепенной заботой. Успешность экспедиции и ее безопасность во многом зависели от навигаторского искусства, и мне, как ее штурману, предстояло серьезное испытание.

Для нас было совершенно ясно: только опыт и отличное техническое снаряжение можно противопоставить суровым законам Арктики. Много было противников нашей экспедиции, которые, указывая на неудачи западных исследователей, считали штурм «полюса недоступности» технически необоснованным, обреченным на гибель, называя это даже преступной авантюрой, которая приведет лишь к подрыву престижа Советского государства.

Для тренировок мы использовали свои многочасовые беспосадочные полеты в дальней ледовой разведке. В летнюю навигацию 1939 года мы с Иваном Ивановичем Черевичным получили задание от морского командования Главсевморпути выяснить запасы океанского льда к северу от острова Врангеля. Эти льды препятствовали нормальному плаванию морских караванов. Маршрут нашей летающей лодки мы построили таким образом, чтобы как можно ближе подойти к южной границе «полюса недоступности». Маршрут не противоречил заданию, и тем не менее это было отклонение от инструкции, которой не предусматривалось изучение основного ледяного массива.

Льды Арктики — это главный враг Северного морского пути. Чтобы победить врага, надо знать его силы, его резервы, значит, рассуждали мы, необходимо увидеть его глубокие тылы.

Тщательно изучив синоптическую обстановку, взяв на борт ученого — специалиста по гидрологии океана Василия Стратониковича Назарова, заранее ознакомленного с целью полета, которую он горячо поддержал, мы стартовали.

Полет продолжался двадцать два часа. Мы проникли далеко в глубь «белого пятна». Краснозвездные крылья гидросамолета несли нас над неведомыми доселе человеку просторами океана. Под нами простирались бесконечные льды и льды! От напряжения до боли резало глаза. Блеск девственно белых снегов проникал через светофильтры лобовых стекол кабины самолета и темные очки. Покрасневшими, воспаленными глазами мы неотрывно следили за складками и рельефом льда, и только редкие разводья открытой воды давали секундный отдых для глаз. Земли не было, но мы видели тот самый грозный массив льда, откуда шли на юг его полчища, сковывающие трассу морских караванов. Белый океан безмолвия… Высокие сглаженные ледяные холмы скорее напоминали степные просторы, и только тонкие штрихи разводий подтверждали, что это — океан. Когда в баках горючего осталось ровно столько, чтобы хватило на обратный путь, далеко на горизонте мы заметили одинокое кучевое облако; в полярных водах такие облака предвестники земли. Трудно описать наше состояние! С каким напряжением мы всматривались вдаль, где у самого горизонта, на голубой эмали неба, вырисовывались контуры, так напоминающие силуэт далекого острова. А наше воображение дополняло то, чего, возможно, и не было в действительности. Но под нами на тысячи километров был океан — суровый, жестокий и неумолимый, который караулил каждую нашу ошибку, и, подчиняясь внутренней дисциплине, рожденной опытом работы в Арктике, мы повернули назад, на юг, дав себе слово вернуться сюда более подготовленными. С какой болью я рассчитывал обратный курс на базу. То же чувство было и в глазах моих товарищей. Но, увы, человеческие эмоции в Арктике, если потерять над ними контроль, весьма опасны.