Анатолий Елкин - Ярослав Галан

— Была б шея, хомут найдется! — мрачновато пошутил отец. — Я думал о Перемышле. Все-таки и ты оттуда родом. И знакомые там есть. Легче будет обживаться.

Конца разговора Славко не слышал. Он уже ехал с отцом и матерью на подводе, нагруженной баулами и чемоданами. Навстречу им спешил на гремящем фаэтоне веселый пан, решивший развлечься от праведных трудов во Львове. По обочинам шляха тянулись то золотое море хлебов, то жалкая поросль на клочковатых взгорьях, разделенная поросшими лебедой межами и походившая на лоскутное одеяло. На одном из бугров крестьянин пахал на корове, и проходивший мимо упитанный ксендз торопливо благословил тяжкий труд раба божьего.

Потом показались мутные воды Сана, и Славко узнал места, где они бродили с отцом, направляясь на охоту. Вот у тех белых монастырских построек они останавливались перекусить и отдохнуть. Разглядеть толком монастырское подворье Славко не успел: и поля, и бурая корова, запряженная в плуг, — все тронулось серой дымкой, закружилось, как в калейдоскопе, звуки и голоса пропали, а на смену всему этому пришли спокойная тишина и небытие.

Славко спал.

Вначале между Ярославом и классом Перемышльской начальной школы наметилось нечто вроде «полосы отчуждения». Виноват в этом был он сам.

Ярослав Домарадзький, крепыш с соседней парты, первым предложил ему дружбу. Подошел вразвалку на перемене и отвел к окну.

— Послушай, что это ты все время околачиваешься на Сане или за книгами сидишь? Скука!.. И мне скучно, — откровенно признался он. — Сыграем в ловитки?

— Что я — собака, — пожал плечами Славко, — чтобы бессмысленно бегать. Вот если ты играешь в шахматы — давай. С удовольствием.

— В шахматы скучно. Сиди и думай…

— Человек тем и отличается от теленка, что все время думает, — отрезал Славко.

— Ну как знаешь…

Видимо, об этом разговоре в классе стало известно. Галана оставили в покое, а когда не хватало человека для какой-либо игры, безнадежно махали рукой: «Не связывайся с ним. Он тебе в шахматы сыграть предложит…»

Но однажды все изменилось.

В классе появился новенький.

— Как зовут? — немедленно поинтересовался задира Василь, никогда не имевший понятия, куда девать распиравшую его энергию.

Появление новичка было для него сущим кладом и сулило великие перспективы для весьма остроумных комбинаций. Новичок — Михайло — был из села. Говорил тягуче и медленно, вытаскивая каждое слово, как ведро из глубокого колодца.

— Значит, Михайло, — радостно констатировал Василь, предвкушая редкое зрелище. — А чем ты, Михайло, собираешься здесь заняться?

— Уч-чит-ться, — затравленно выдавил парень.

— «Уч-чит-ться»! — передразнил Василь. — А что ты уже знаешь?

Выяснить сей жгучий вопрос Василь не успел: в класс вошел учитель.

Просмотрев журнал и увидев незнакомую ему фамилию, он осведомился:

— Новенький? Пожалуйте к доске… Посмотрим, как говорится, чем ты дышишь…

Михайло поплелся к доске.

— Знаешь ли ты, что завещал нам Иисус?.. — благочестиво начал учитель.

— Бриться по утрам и не сморкаться пальцами, — мгновенно подсказал Василь, сложив ладони рупором.

Михайло машинально повторил ответ.

Класс грохнул.

— Ты, ты… издеваться! — взвился учитель.

— Я… Я… не хотел… — начал было оправдываться Михайло.

— Прощаю только на первый раз, — изрек позеленевший от ярости учитель. — Только на первый… Но двойку ты заслужил. Да, заслужил. — И он жирно вывел против фамилии ученика столь обожаемую школярами цифру.

На другой день на вопрос о делении и сложении чисел Михайло по подсказке Василя доверительно сообщил учителю, что «науке сие неизвестно».

На перемене к Василю подошел Галан.

— Это подло, — процедил он сквозь зубы. — Понимаешь, подло!.. Если бы так ты ответил сам. Но ты пользуешься тем, что Михайло тугодум… И потому — это, повторяю, подло. Если такое еще раз повторится, тогда…

— Что тогда? — Василь схватил Ярослава за ворот рубахи. — Угрожать вздумал?..

В воздухе явно запахло дракой. Василя и Ярослава окружили ребята.

— Дай ему раз, — посоветовал кто-то Ярославу.

— Я ему дам, — взбесился Василь. — Я ему…

Он не успел закончить фразы, как, сбитый резким ударом Галана, полетел в угол. Мгновенно вскочив, он яростно бросился на противника. Василь вновь оказался на полу.

— Я тебя предупредил, — тихо сказал Ярослав и вышел из класса.

Два дня они не разговаривали. На третий Василь сам подошел к Галану.

— Давай мириться! Я не прав… И ребята за тебя. Не со зла я это… Просто пошутить захотелось.

— Так не шутят.

— Знаю. Потому и пришел.

Но клокочущая в Василе энергия не могла долгое время оказываться запертой в его тщедушном теле. Она требовала выхода, и жертвой Васькиных происков стал на этот раз отец катехит — законоучитель.

Обнаружив неожиданно для «святого отца» удивительное желание изучить все премудрости слова господня, Василь задавал несчастному пастырю один вопрос каверзнее другого.

— А может ли бог заболеть насморком?

— Любит ли святой Петр пиво?

Класс стонал от удовольствия.

Терпение пастыря кончилось, когда Василь с невинным видом спросил:

— Скажите, святой отец, умеет ли папа римский ездить на велосипеде?

Отец катехит побагровел и от негодования лишился дара речи.

— Что ты, — подлил масла в огонь Галан. — Папе не к лицу ездить на велосипеде. Он на аэроплане летает…

Класс грохнул от хохота. О том, что последовало за этим, ни Василь, ни Ярослав вспоминать не любили.

«Святому отцу» казалось, что во вверенном ему «стаде» наведено подобающее его званию, занятию умиротворение, однако пострадавшие вынашивали зловещий план мести. И когда однажды на уроке Галана спросили: «Почему святого отца зовут Пием?», Ярослав счел, что желанная минута мести настала. Как можно более простодушно он ответил:

— Потому что святой отец любит выпить…

«Не успел я опомниться, — рассказывал Галан, — как мой живот очутился на поповском колене, а священная розга высекла на моем теле десять заповедей.

Господь не наделил меня смирением, и, очевидно, потому, вернувшись домой, я еще с порога крикнул матери:

— Плюю на папу!

Никто, кроме матери, этого не слыхал, но, видимо, вездесущий бог донес своему римскому наместнику, ибо с тех пор греко-католическая церковь начала против меня „холодную войну“.

И не только против меня…»

Даже названия улиц столицы Галиции Львова (улица Сакраменток, Доминиканская, Францисканская, Терцианская, Святого Мартина) говорили о бесчисленных католических орденах, которые с давних времен заполонили многострадальную Западную Украину. Ватикан имел в соседнем с Перемышлем Львове три митрополии: римско-католическую, греко-католическую, армяно-католическую. Им принадлежали огромные массивы земли. Иезуитам была отдана вся система просвещения в стране, и они ревниво следили за тем, чтобы никакое «свободомыслие» не могло проникнуть «в души юной паствы». Имея в виду собор святого Юра — резиденцию митрополита Шептицкого, главы греко-католической церкви на Западной Украине, — друг Галана поэт А. Гаврилюк не без иронии констатировал сие прискорбное обстоятельство: «Лишь Юр угрюмый ненароком шпионит иезуитским оком, следя повсюду, чтобы бес в печать и в школу не пролез». Галан с ненавистью вспоминал впоследствии о годах пребывания в Перемышльской начальной школе.