Марина Чечнева - Ласточки над фронтом

Не дождавшись остановки, я спрыгнула с трамвая. Раздался свисток милиционера. Ни слова не говоря, заплатила штраф и опрометью помчалась к заветному дому. Милиционер только руками развел, но задерживать не стал, хотя я вновь нарушила правило - перебежала мостовую в неположенном месте.

Раскова встретила просто, радушно. Выслушала мою торопливую, не очень-то складную речь. И только иногда ее губы чуть-чуть подрагивали в улыбке. Конечно, никаких серьезных доводов в пользу своего решения я не привела, но, должно быть, Расковой все же показался искренним мой рассказ.

- Марина Михайловна! - горячо закончила я свою исповедь. - Ну помогите мне стать истребителем! Клянусь, я не подведу вас!..

Она помолчала немного.

- Выслушайте меня и не огорчайтесь. Чувство скорости знакомо каждому летчику, перед ним трудно устоять. Человек всегда стремится к большему. И это хорошо. Кто боится трудных дорог, остановился, тот рано или поздно становится балластом... Но, к сожалению, помочь я вам ничем не могу. Правила приема в военные училища никто изменить не может. К тому же вы глубоко заблуждаетесь, считая, что добиться больших успехов сможете только в военной авиации. Ведь вы хотите летать не только быстро, но и хорошо?

- Конечно!

- А научиться хорошо летать можно и в аэроклубе. Да и вообще, я думаю, что сейчас ваше место в Осоавиахиме.

Марина Михайловна опять помолчала и добавила:

- Сейчас очень напряженная обстановка. Фашисты наглеют с каждым днем. Нам нужно укреплять оборону. Авиации требуется много летных кадров. Вот вы и учитесь на летчика-инструктора. Старайтесь как можно лучше готовить курсантов для военных училищ. Пока вы Осоавиахиму нужнее, чем армии.

Что я могла возразить?! Конечно, Раскова была права. Но мне от этого не было легче.

- Ну-ну, выше голову, истребитель! На прощание скажу вам: кто очень хочет чего-нибудь, тот обязательно этого добьется! Желаю вам успеха, Марина!..

Она крепко пожала мою руку, проводила до прихожей. Я ушла. Но на всю жизнь осталась память от этой встречи, осталась любовь к этой необыкновенно обаятельной женщине с немножко грустными и задумчивыми, проницательными, умными глазами. Шел 1939 год...

Это был счастливый год, потому что я была молода, потому что уже познала небо, потому что рядом со мной на свете жил такой человек - Марина Раскова. Ведь она не из легенды, не из сказки, ее можно встретить на улице Москвы или даже зайти в гости... И через год я вновь встретила Марину Михайловну.

Я шла по улице Горького. Вдруг люди зашумели, подались на мостовую. Обернулась. В толпе - машина, а в ней - Раскова. На ней был светлый костюм и, как всегда, темно-синий берет. Шофер сердито сигналил, но никто не обращал внимания. Марина Михайловна растерянно оглядывалась по сторонам, смущенно улыбалась, пожимая десятки протянутых рук...

Тут же появился милиционер. По его решительному виду я сразу догадалась, что сейчас с уст сорвутся традиционные слова: "Пройдемте, граждане!"

Но, узнав героиню, и милиционер улыбнулся, молча откозырял...

А я смотрела во все глаза на Марину Михайловну и думала: "Она же настоящая героиня! Почему ей неловко, когда люди приветствуют ее?" А на сердце стало теплей: ведь это действительно здорово, когда знаменитый человек, увенчанный славой, остается самим собой... Поэтому-то для всех нас - молодых летчиков и учлетов, особенно для девчат, - она была живым примером. Я, как и многие мои сверстники, назубок знала ее биографию. Знала, что она москвичка, что отец ее музыкант, что и сама Марина с ранних лет проявляла способность к музыке... Знала, что она поступила в консерваторию. Позже я прочла в ее дневнике, опубликованном в печати:

"Профессор Страхов - добрейший человек. Музыка стала моим любимым занятием. Я уже хорошо пишу музыкальный диктант, пою сольфеджио, изучаю гармонию, занимаюсь ритмикой. Нужно сказать, что музыка есть неизбежная принадлежность моего сердца. Когда мое сердце сжато неприветливым и официальным отношением ко мне, то и музыка была сведена до минимума... Но когда мое сердце пригрето лаской, то и музыка в нем появлялась все больше и больше и, наконец, заняла одно из первых мест. Петр Николаевич со мной ласков, ободряет меня, всегда сочувствует мне, часто ласково гладит меня по голове или треплет по плечу."

Многие предсказывали ей будущее певицы, в крайнем случае пианистки. Но она могла стать и биологом, и химиком, и педагогом... И эти области знаний увлекали ее, и в них она проявляла недюжинные способности.

А стала Марина Михайловна летчицей.

Да, судьба наша не всегда складывается так, как в детстве ее рисуют себе наши родители...

- Значит, была у Расковой? - с недоверием переспрашивали подруги, после того как я с гордостью объявила, что была у Марины Михайловны.

- Была.

- Ну и как? Долго с ней говорили? Какая она?

- Очень простая. И говорили долго.

- О чем же это вы долго говорили?

- О жизни, о том, что я мечтаю стать военным летчиком...

- Ну а она?

- Советует совершенствоваться в Осоавиахиме.

- Легко ей говорить! Известная летчица!

- Не сразу и она стала известной! - запальчиво возразила я. - Знаешь, какая у нее жизнь? Училась в консерватории, все ее прочили в музыканты. А она стала химиком. Работала на заводе. Участвовала в самодеятельности.. Вышла замуж, родилась дочь Танюшка... Пришлось бросить работу. А потом поступила чертежницей в аэронавигационную лабораторию... - Все это я выпалила единым духом. - А слышали, у кого она работала? У Белякова! У того самого, что летал с Чкаловым!..

И вдруг запнулась: не дай бог подумают, что я зазналась от такого знакомства!

Но молчать мне не дали.

- Рассказывай дальше, раз уж начала! - потребовали подруги, рассаживаясь вокруг меня на зеленой травке аэродрома.

И я продолжала рассказывать то, что удалось узнать из книг и газет...

Марину Раскову заинтересовали штурманские расчеты. Вскоре она стала делать их удивительно быстро и точно. Начальник лаборатории Александр Васильевич Беляков увидел, что из Марины получится прекрасный штурман, и стал помогать ей изучать новую профессию. Вскоре Марина поступила на заочное отделение Ленинградского авиационного института.

И наконец настал день, когда Беляков взял ее с собой в первый полет...

Говорят, страсть к небу самая захватывающая. По себе знаю: человек, однажды испытавший счастье самостоятельного полета, уже никогда не изменит своей мечте. Разумеется, если у него душа настоящего летчика.

Будто ничего не изменилось в жизни Марины после того самого первого полета. Все так же мало бывала она дома, тосковала по дочурке, все так же чертила и помогала Белякову на лекциях.