Олег Мороз - Ельцин. Лебедь. Хасавюрт

Вот на таком, почти нулевом, уровне популярности действующий президент находился в начале новой президентской предвыборной кампании — кампании 1996 года. Мало кто верил, что он может выиграть эту кампанию. Многие сомневались, стоит ли ему вообще вступать в нее — баллотироваться на второй президентский срок. Да и сам он колебался…

ЕЛЬЦИН ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ

Не позволить коммунистам вернуться к власти!

Колебания у Ельцина, — идти или не идти на второй срок, — повторяю, были, серьезные колебания. Но в конце концов он их преодолел. К этому его понуждала ситуация: уступить власть коммунистам означало перечеркнуть главное дело своей жизни. По утверждению главного ельцинского охранника Коржакова, о своем намерении идти на выборы шеф приватно сообщил ему где-то в начале января. Сам Ельцин в «Президентском марафоне» пишет, что решение идти на выборы он принял чуть раньше — в конце декабря 1995-го и что решение это далось ему нелегко. Тем не менее, повествует он об этом весьма пафосно:

«… Я стоял перед жизнью, продуваемый всеми ветрами, сквозняками, стоял и почти падал от порывов ветра: крепкий организм подвел; „ближайшие друзья“ — уже нашли тебе замену, как стая, которая исподволь, постепенно намечает нового вожака; наконец, отвернулись от тебя и те, на кого ты всегда опирался, кто был твоим последним рубежом, резервом, — духовные лидеры нации. А народ. Народ не может простить ни „шоковой терапии“, ни позора в Буденновске и Грозном. Казалось бы, все проиграно.

В такие мгновения приходит прозрение. И вот с ясной головой я сказал себе: если иду на выборы — выигрываю их, вне всяких сомнений. Это я знаю точно. Несмотря на все прогнозы, несмотря на рейтинги, несмотря на политическую изоляцию. Но вот вопрос: иду ли? Может, действительно пора мне сойти с политической сцены?

НО МЫСЛЬ О ТОМ, ЧТО Я ТЕМ САМЫМ БУДУ СПОСОБСТВОВАТЬ ПРИХОДУ К ВЛАСТИ КОММУНИСТОВ, ПОКАЗАЛАСЬ НЕСТЕРПИМОЙ (выделено мной. — О. М.).

В конце декабря я свой выбор сделал…»

Война в Чечне на фоне предстоящих выборов

Как уже говорилось, одной из главных причин непопулярности Ельцина в ту пору была Чечня. Общество в большинстве своем реагировало на кровавую бойню совершенно здраво и адекватно — была против нее.

(Как подумаешь: что с ним, с обществом, случилось потом, при Путине, когда возобновленная им война получила почти единодушное одобрение народных масс? Как быстро могут меняться преобладающие общественные настроения!)

Собственно говоря, никто «наверху» не предполагал, что война на Юге так затянется. Мы ведь помним хвастливые заявления Грачева после разгрома чеченской «оппозиции» (промосковской «оппозиции» режиму Дудаева): дескать, если бы дело чеченского умиротворения было поручено ему, он бы с ним справился за два часа с одним парашютно-десантным полком.

Вот ему и поручили…

Никто в ту пору не допускал даже мысли, что президентская предвыборная кампания 1996 года будет проходить на фоне войны — войны неправедной, несправедливой. Проигранной еще до того, как она началась. В декабре-то 1994-го, когда чиркнули спичкой, казалось: до очередных президентских выборов времени эвон еще сколько!

В последний раз перед началом выборной кампании наш великий полководец, он же министр обороны, попытался добиться стремительной победы в Чечне аккурат в новогоднюю ночь 1994–1995 года. Бросив на штурм Грозного мальчишек Майкопской мотострелковой бригады. То ли по пьянке (отмечал свой день рождения), то ли на трезвую голову, но при затуманенном рассудке послал их на верную смерть. Они и погибли почти все…

Отчего же не удалась скоропалительная виктория? Объяснения быстро отыскались: не учли то да сё, недооценили противника, разведка плохо сработала. Ну да, наверное, и это было. Однако главное, конечно, заключалось в ином. В несправедливости, а потому и непопулярности этой войны, единственная причина которой — бездарность, а может быть, и корыстная незаинтересованность высокопоставленных чиновников, не сумевших (или не захотевших) решить проблему мирным способом.

Была, впрочем, и еще одна причина.

В Афганистан мы впёрлись, не озаботившись тем, чтобы полистать историю этой страны, хотя бы малейше познакомиться с национальным характером его народов. Не удосужились узнать тот широко известный всему миру факт, что никому еще не удавалось поставить эти народы на колени (хотя желающих было немало). Точно так же и в Чечню полезли, ничего не зная (или начисто позабыв) о кровавой истории покорения этого края Россией.

Порой мне кажется, что наши политики и генералы не читали ни «Рубки леса» Толстого, ни его «Набега», ни тем более гениального «Хаджи-Мурата». Не читали Костомарова, других русских историков. Если бы почитали, узнали бы, откуда есть пошла «конституционная законность», которую они взялись восстанавливать огнем и мечом. А пошла она двести с лишним лет назад из желания русских царей обрести вольготный доступ к своему стратегическому союзнику — Грузии, для чего требовался сущий пустяк — покорить «дикие» и «воинственные» горские племена. Вот, стало быть, при каких обстоятельствах начали «восстанавливать» ту самую «конституционную законность».

Короче, только при абсолютном невежестве можно было вести себя по отношению к чеченскому народу так, как повели себя эти деятели.

Даже советские энциклопедии и словари, при всей их лживости, не посмели написать про Чечню, что она добровольно вошла в состав России (как они написали, допустим, про Ингушетию). «БЫЛА ПРИСОЕДИНЕНА» — вот и все, что отважились процедить сквозь зубы.

В сущности, мы словно по мановению волшебной палочки вернулись к худшим временам коммунистического режима, когда наши правители знали только один способ решения любой «национальной проблемы» — при посредстве оружия.

Мы вернулись к временам безудержного вранья официальной пропаганды, когда казенные врали с утра до вечера слали и слали в эфир высосанную из пальца «информацию» о наших замечательных победах и ничтожных потерях…

Впрочем, если сравнивать очередной кровавый эпизод нашей истории, начавшийся 11 декабря 1994 года, с аналогичными случавшимися в прошлом, — а они, повторяются, увы, регулярно, — кое от чего нам все же удалось уйти, кое в чем, как это ни странно звучит, мы сумели хоть на миллиметр, но продвинуться вперед по цивилизованному пути.

Что я имею в виду? Какое продвижение вперед? Прежде всего, то, что в целом реакция российского общества на затеянную властями чеченскую войну, как уже сказано, была адекватной: общество не приняло, отвергло ее. Когда еще такое бывало? Во время позорной финской кампании 1939 года? Во время удушения Венгрии, Чехословакии? Во время войны в Афганистане? Конечно, и тогда было немало людей, отвергавших действия московских властей, но масштабы тогдашнего неприятия были, разумеется, несопоставимо малы. Более или менее адекватная реакция общества стала пробуждаться разве что во время тбилисских и вильнюсских событий. Но это было именно только пробуждение, только начало. После 11 декабря 1994-го реакция обрела черты зрелости. Уже через несколько дней после ввода войск в Чечню 64 процента опрошенных Фондом «Общественное мнение» заявили, что они против этого ввода. Такие же цифры сохранились и в дальнейшем. По данным ВЦИОМа, в октябре 1995-го за вывод войск были 40 процентов опрошенных и плюс к этому за то, чтобы добиваться мирного решения проблемы, — 25. То есть те же шестьдесят с лишним процентов выступали против войны.