Джон Уэйн - Арнольд

В последующие несколько лет общая несправедливость жизни, которая до сих пор работала против него, стала действовать ему на пользу. Арнольд был никудышно образован, но быстро и легко приспособлялся, ему не терпелось ухватить свой шанс и подняться над собственными жалкими истоками. Поскольку почти все мужчины его поколения оказались вдали, а многие так и не вернулись, возможностей было полно. Он поступил на доходную службу; благодаря лучшему питанию, его здоровье начало поправляться; его волчанка наконец-то удостоилась больничного наблюдения. Жизнь начала становиться чем-то большим нежели постоянной борьбой с голодом, болью и унижением. В 21 год Арнольд был похож на молодую вишню, которая из-за резких ветров, приостановившись было в росте, начала цвести. Она продолжала цвести вплоть до самой смерти Арнольда, которая пришла к нему шестьдесят лет спустя.

Существенные решения принимались в стремительной последовательности, поскольку Арнольд был молодой поспешавшей за жизнью вишней. В один из праздничных выходных дней — «Банк Холидэй» [*Банк Холидэй — официальный выходной день; общий день отдыха, помимо суббот и воскресений. Первоначально в эти дни отдыхали только служащие банков] — он с другом — это был один из тех длинных тихих летних месяцев накануне крушения мира [*В самый канун Первой мировой войны] — отправились провести день на Редьярдском озере. Это искусственное озеро, служащее резервуаром для Поттерис [*Поттерис — «Гончарни» — разговорное название города Сток-он-Трент (графство Стаффордшир), где находятся известные фаянсовые и фарфоровые заводы], лежит в живописной местности. В те дни, еще до того, как бензиновый мотор получил широкое распространение, поездка на озеро была излюбленным времяпрепровождением городской молодежи Стаффордшира. Вы садились на трамвай и ехали, пока ехалось, а затем шли пешком, причем последние две мили по Данвуд Лэйн — небольшой прелестной дороге, прицепившейся к гребню поросшей лесом горы. Это было колоссальное место для романтических встреч; многие в зрелом возрасте ностальгически вспоминали летние поездки на Редьярдское озеро; Киплинги даже назвали сына — Редьярд.

В тот Банк Холидэй Арнольд и его приятель, идя по Данвуд Лэйн, приметили приближавшихся к ним двух девушек, одетых, как одеваются в Банк Холидэй, и в настроении, подобающем этому дню. В момент показной храбрости они подзадоривали друг друга, чтобы отважиться и подойти к этим девушкам, начать разговор. В конце концов отступление стало невозможным и дело кончилось тем, что все четверо вместе отправились обратно в город. Арнольд обнаружил, что разговаривает с одной из них; коричневыми глазами и длинными, завязанными пучком темными волосами, она напоминала цыганку, застенчивая, и, как ему показалось, таинственная. Не без труда он вытянул из нее, кто она и где живет. У нее был возлюбленный, но в течение года или около того возлюбленный отправился в траншеи, и траншеи, разверзшись, поглотили его навсегда. Арнольд продолжал свое ухаживание; она согласилась; они стали мужем и женой.

По мере того, как жизнь Арнольда превращалась в какое-то подобие счастья или, во всяком случае, во что-то более яркое, чем сумрачные годы детства, перед безучастными наблюдателями начала вырисовываться основная схема развития его личности. Люди, испытавшие в детстве лишения и унижения, почти всегда идут одним из двух путей. Или же они вырастают стеснительными и неуверенными в себе, стремящимися лишь как можно незаметнее проползти по жизни, или же — как реакция — самоуверенными. Арнольд не совсем соответствует этой обычной классификации, поскольку он никогда не был самоуверенным. Жилка юмора и чувство меры защитили его от этой судьбы. С другой стороны, он определенно не был стеснителен. Недостаток подобающего образования, неосведомленность во всем, что выходило за пределы жизни его ближайшего окружения, неяркая внешность — ничто из этого, по отдельности и в целом, как правило, не подавляли в нем готовности принять участие, попытать счастья, ввязаться в какую-нибудь ситуацию и вообще — захватить сцену. У него был природный дар публичных выступлений; иногда в присутствии некоторых он был косноязычен, особенно, если находил их важными или устрашающими; но он никогда не терял дара речи перед толпой.

Если бы у него был иной темперамент и обстоятельства жизни сложились по-другому, он стал бы политиком, одним из тех, кто поднимается к «вершинам», начав с уличных выступлений и ораторства на ящике из-под мыла. Вместо этого перед ним открылся иной путь — религия.

Он был слишком земной, слишком живо откликался на явления этого мира, чтобы принадлежать к категории людей, склонных к религии от природы; хотя, несомненно, у него были потусторонние ощущения и предчувствия. Он был слишком нетерпим к интригам, слишком мало заинтересован во власти, чтобы быть настоящим хищником от политики, хотя несомненно был нетерпим к злу, беспорядку, страданиям. Его стихия была где-то посередине. Возможно, получив соответствующую подготовку, он мог бы стать актером (он и был им на деле, вполне хорош в любительском театре). Одна вещь несомненна: заброшенность, равнодушие, одиночество в период роста на социальном дне и дне семейном в том неуютном маленьком доме оставили в нем неистовую потребность в человеческом внимании. К тому времени, когда ему было около шестнадцати, ему было совершенно ясно — неважно выражал ли он это в тех же самых словах или, вероятнее всего, нет: больше всего он хочет, чтобы люди смотрели на него и слушали его.

Путь к этому пролегает через церковь. В юности Арнольд честолюбиво мечтал стать капитаном Церковной армии [*проповедническая и благотворительная организация англиканской церкви: работает преимущественно среди малоимущих слоев населения]. Когда перед ним открылись перспективы иной карьеры, а молодая жена начала пополнять семью, эта идея была отброшена, но церковь осталась тем каналом, по которому должны были направиться его силы. Он сдал простой экзамен, необходимый для того, чтобы стать мирским церковным чтецом и дающий право вести службу (за исключением благословения) и произносить проповеди. Его обращение к верующим было пламенным и ярким. На него всегда был спрос; многие тяжело работавшие приходские священники, мечтая время от времени отдохнуть в воскресный вечер, чувствовали облегчение от того, что могли положиться на кстати подвернувшегося Арнольда, всегда готового наэлектризовать аудиторию своей проповедью.

Позднее, где-то в середине двадцатых годов, архидиакон города Сток-он-Трент пригласил Арнольда взять на себя заведывание Миссией [*центр евангелистической деятельности с помещением для церковной службы]. Официально это означало: проводить по воскресным вечерам службы с исполнением гимнов англиканской церкви, молитв, проповеди.