Алексей Щербаков - Наполеон. Победителей не судят

Первое, и очень существенное, – это особенности родины Наполеона. Корсика была в ту пору весьма своеобразным и, откровенно говоря, довольно-таки диким местом. К моменту рождения будущего императора остров вроде как принадлежал Франции. Именно «вроде как». Потому что в состав французского государства он вошел всего годом ранее. А до 1755 года Корсика числилась за Генуэзской республикой – одним из существовавших тогда на территории Италии небольших государств. Жители острова говорили на одном из диалектов итальянского языка. Стоит только взглянуть на карту, чтобы убедиться: даже чисто географически Корсика куда ближе к Италии. Но на самом-то деле жители острова ощущали себя прежде всего корсиканцами. И никем больше. «Островная» психология, стремление к «самостийности» были здесь чрезвычайно сильны. Недаром четырнадцать лет, непосредственно предшествовавших рождению Наполеона, Корсика фактически являлась независимой. Генуэзцев попросту послали куда подальше. Долго, конечно, независимость маленького небогатого клочка суши длиться не могла – и, в конце концов, остров попал в лапы более крупного соседа – Франции. Но сепаратизмом тут было пропитано всё. Паскаль Паоли, лидер местных «самостийников», добровольно удалившийся в изгнание после прихода французов, был для корсиканцев, говоря современным языком, культовой фигурой. Его авторитет продолжал оставаться непререкаемым.

Этим особенности Корсики не ограничивались. Кроме того, что это было весьма дикое место, здесь бурно процветали старинные патриархальные нравы. Население издавна делилось на кланы, между кланами шли постоянные войны. Широко был распространен такой милый обычай, как знаменитая вендетта – кровная месть.

Нам теперь трудно понять, что это такое. Исконная вендетта – это когда мстят не самим обидчикам. И даже не их близким родственникам. Мстят – всем представителям клана. Которые могут даже не знать, в чем, собственно, дело. Как чаще всего и бывало. Причину вражды давно забыли – а вендетта продолжалась. Но – таков обычай…

Конечно, Корсика – это все-таки не Сицилия. В просвещенный XVIII век жители городов уже цивилизовались настолько, что предпочитали гадить враждебным кланам менее кровожадными способами, нежели удар кинжалом. Но сохранялось главное – клановое деление «свой-чужой», и оно было превыше всего. О нравах Корсики свидетельствует то, что отец Наполеона, трудившийся на поприще адвокатуры, был небогатым, а если говорить точно, то просто бедным человеком. Это при том, что в соседней Франции словосочетание «бедный адвокат» уже было равносильно «холодному огню» или «горячему льду». А на родине Наполеона тогда до правовой грамотности населения, коей и определяется благосостояние адвокатов, было еще семь верст до небес и всё лесом…

Клановая психология осталась вбитой в Наполеона на всю жизнь. Он всегда и во всех обстоятельствах поддерживал своих многочисленных родственников. Он спускал им даже такие «подлянки», после которых житель иных краев со спокойной совестью послал бы их не просто куда подальше… А Наполеон терпел. Воспитание – великая вещь.

Еще одной особенностью Корсики было то, что жители острова славились своим непроходимым, дремучим суеверием. Это качество, как известно, укореняется в человеке куда крепче, нежели религиозность. Наполеон это блестяще продемонстрировал сам. К религии он всегда относился с полнейшим равнодушием. Более того, будучи до мозга костей рационалистом, прагматиком, даже можно сказать, циником, он в неприкосновенности пронес через всю жизнь множество корсиканских суеверий. Более всего сказалась в его жизни вера в «свою звезду», в ниспосланную невесть откуда удачу. В «своей звезде» Наполеон был с какого-то момента непоколебимо убежден. И всю свою жизнь слово «судьба» (Fortune) писал он с большой буквы.

И это ни в коей мере не походит на идею «избранности», которой был, к примеру, одержим Гитлер. «Избираются» – за что-то. А «звезда» – это нечто вроде блатного «фарта». И не зря здесь корень слов один. Везет – и всё. Ни с того, ни с сего. Как ни сдавай карты – всё «очко» выпадает.

Вот, пожалуй, и все, что имеет смысл сказать о детстве будущего императора. Остальное неинтересно. Да и детство само закончилось для него довольно быстро. Дело в том, что отец, Бонапарт-старший, сотворивший со своей супругой Летицией тринадцать детей, имел желание дать своим сыновьям достойное образование. Но не имел такой возможности. Потому как денег не было. Что же ему оставалось делать, дабы мальчики не выросли Митрофанушками «корсиканского розлива»? Искать места, куда можно было бы пристроить детей учиться «за так». В те времена такими местами были военные училища – нечто вроде нынешних кадетских корпусов. Поэтому в 1779 году юный Наполеон Бонапарт оказался на казенной стипендии в военном училище города Бриенна.

В тамошний коллектив соучеников он не вписался сразу. Он был чужаком, глубоким провинциалом. По-французски будущий «император всех французов» говорил плохо, допуская грубые ошибки (он, впрочем, говорил с ошибками до конца жизни). Но не это, думается, главное. Просто есть такие люди, которые «не в силах стоять в строю». Которые в любом коллективе остаются где-то в стороне. «Я не умею подчиняться», – сказал Наполеон через много лет.

Таких не любят. Вот и Наполеона попытались поначалу травить. Благо был повод – все то же чужое произношение. Да и манеры у корсиканца были тоже весьма странные. Чего же больше?

Но тут коса нашла на камень. Наполеон был худ, маленького роста, он никогда не отличался физической силой. Но «наезжать» на себя – не позволил. Первые же попытки «наезда» окончились несколькими свирепыми драками. Бонапарту досталось здорово, но и его обидчики поняли, что с этим парнем лучше не связываться. И оставили его в покое. Наполеона, судя по всему, такой расклад вполне устраивал.

Он остался один. И отдушиной для него стали две вещи. Во-первых, пламенная любовь к родному острову. Не беда, что Наполеон, покинув Корсику в десятилетнем возрасте, не слитком многое запомнил. Это было даже к лучшему. Недостаток информации заполнялся фантазией. В мозгу мальчика Корсика представала как лучшее место на земле. Как остров, сплошь населенный героями. Вторым душевным убежищем для Наполеона стали книги. Он читал жадно, быстро и много. Причем Бонапарт был не из тех людей, которые смотрят в книгу, а видят фигу. Обладая исключительной памятью, он хорошо запоминал прочтенное. И, к тому же, делал из этого выводы.

Что же касается учебы, то юность Наполеона прекрасно опровергает популярные среди юных лоботрясов теории о том, что все великие люди были двоечниками. Он двоечником не был. Совсем наоборот. Вот, правда, языки ему не давались. До конца жизни он так и не сумел сносно овладеть ни одним иностранным языком. Но, в самом деле, не может же человек быть гениален во всем…