Виктор Буганов - Булавин

Подонье, Левобережье Украины, соседние с ними южнорусские уезды Придонья и Поволжья давно стали средоточием казацкого сословия, соседившего с русским и украинским, татарским и калмыцким, прочим местным населением. В России крепостные крестьяне гнули спину на господ-помещиков, монастыри и царское семейство, поскольку царь, главный феодал страны, тоже имел своих крестьян — дворцовых, получал с них немалые доходы. Лучше жили крестьяне незакрепощенные — черносошные, или государственные; нерусских из их числа (башкиры, татары и др.) звали ясачными, ясашными — они тоже вносили в казну подать — ясак.

Бурлаки и сплавщики леса, солевары и смолокуры, рыбаки и корабельщики, работные люди с заводов и фабрик, бедные ремесленники и однодворцы, попы и служилые люди (стрельцы, солдаты, рейтары), всякий ярыжный, набродный люд, нищие и убогие, обиженные судьбой люди — все они не только соседи казаков, жившие рядом и среди них, но и люди, с опасением и ненавистью смотревшие на бояр и дворян, приказных людей и воинских начальников, богатых и брюхатых архиереев и купчин. От них они ждали только плохого. За гнет и насилия платили неповиновением и плохой работой, убийством помещиков и приказчиков. Пускали «красного петуха», брали себе господское имущество и хлеб, рвали грамоты на землю и крестьян, бежали от владельцев куда глаза глядят, особенно к казакам, пополняя их вольницу.

Пестрая смесь народов и языков, обычаев и представлений не мешала мирной, бок о бок, жизни этих людей, товариществу и взаимной помощи. Не могло обойтись и без трений, противоречий, столкновения интересов — из-за земли и угодий, соляных озер, рыбных ловель и звериных промыслов.

Их мирную жизнь, товарищескую спайку подрывали и более важные причины. Равенство в их среде постепенно уходило в прошлое — появлялись, прежде всего из казацкой старшины, разбогатевшие люди, «значные», домовитые, зажиточные казаки. Копили деньги и имущество, богатели их дома, множились прибытки, увеличивались стада лошадей, скота, выводки домашней птицы. Бедные односельчане, особенно из новоприхожих беглых, попадали к ним в зависимость, а то и в прямую кабалу.

Деление на лучших и меньших, прожиточных и худых, исстари существовавшее на Руси, переселенцы приносили и в новообжитые места, и «казацкие республики» стали с XVII столетия ареной вражды и борьбы между «домовитыми», богатыми и значными, с одной стороны, и голытьбой, голутвой — с другой. За четыре десятка лет до Булавина Разин и его сподвижники, поднявшиеся на борьбу с московскими боярами и дворянами, не миловали и своих казаков из богатеев. Правда, защита общих интересов Войска Донского, старинных вольных обычаев и привилегий, протест против наступления на них московских властей и войск нередко объединяли всех казаков — от атаманов до голутвенных, мизинных людей. «Господа атаманы и казаки», как горделиво именовали себя донцы, отстаивали свои права как особого сословия, интересы Войска Донского, до поры до времени независимой военной корпорации, потом, правда, уже полунезависимой. Дело шло к потере былой вольности, привилегий; казаки остро и болезненно переживали ослабление и упадок Тихого Дона. Московское самодержавие медленно, но неуклонно наступало на них, стесняя в старинных правах, которыми они так дорожили.

Воспоминания о прошлом, рассказы стариков, людей бывалых и опытных, песни слепцов манили, волновали душу Кондрата. Кого не тронут таинственные легенды о прошлом, дедах и пращурах, сражениях и подвигах?! Если и найдется такой, то — не настоящий казак. А настоящий казак — человек романтической складки, пылкий и дерзкий.

Песни о походах, сражениях, возвращении к родному дому измлада сопровождали казака. Их пели дома, на улице; старики передавали их сыновьям и внукам. Рассказывали и пели о взятии донцами Азова и «Азовском сидении» (1637—1642 гг.), подвигах Степана Разина и его казаков, Чигиринских и азовских походах (70-е и 90-е гг.), участии казаков в войнах России с Пруссией и Турцией, Польшей и Швецией.

С Азовом и морем связаны многие песни донцов, веселые и грустные. Одна из них говорит о казаке, попавшем в турецкую неволю — азовскую тюрьму; но и там он не теряет присутствия духа:

Во Азове, славном городе,Во стене ли белокаменнойБыла темная темницаБез дверей да без окошечек.Во той во темной темницеСидел млад донской казакРовно двадцать годов.Случилось тут мимо иттитьСамому царю турецкому.Как заговорит млад донской казак:— Ой, турецкий ты царь,Прикажи меня на волю выпустить;А оставишь меня в неволе,Пошлю я скору грамоткуК товарищам на Тихий Дон —Славный Тихий Дон взволнуется,Казацкий крут весь взбунтуется,Разобьют силу турецкуюИ с тебя, царь, голову снесут.

Другая рассказывает о походе на море мимо Азова:

Как у нас на Дону,В Старочеркасском городу,Старики наши пьют да гуляют,По беседушкам сидят,Про Азов-город говорят:— Не дай, боже, азовцамУма-разума тогоПерекинуть им цепиЧерез батюшку Тихий ДонИ поставить им караулыНа усть речки Каланчи.Как со вечеру было,Все курило да мело.Как со вечеру ваш атаманРогавые [1] проплывал,А к Азову был на заре.Атаман по моричку гулял,Он по моричку гулял,Кораблики турецкие поджидал.И с набитою сумойВозвращался он домой,А навстречу ему выходилиСтарики и малолеточки.

Певцы горюют о казаке, скучающем по дому, отцу и матери, жене и малым деткам, оплакивают его гибель в дальней сторонушке. Умирающий казак говорит своему верному другу — коню:

Уж ты конь, ты мой конь,Ты лети на Тихий Дон,Понеси ты, мой конь,Отцу, матери поклон.А жене скажи родной,Что женился на другой,Что женила молодцаПуля меткая врага.

Радость возвращения в отцовский дом звучит в песне:

За курганами пики блещут,Пыль несется, кони ржут,И повсюду слышно было,Что донцы домой идут.Подходили к Дону Тихому,Поклонились Дону низко:— Здравствуй, наш отец родной!

Свадебные и бытовые песни, женские причитания сопровождали казака в молодые и зрелые годы — их пели и сказывали матери и жены, сестры и невесты. Мечты о женихе, лучшей доле, горевание о погибшем добром молодце или коварном изменнике — тоже в песне, надрывают душу, зовут куда-то...