Маргарита Павлова - Писатель-Инспектор: Федор Сологуб и Ф. К. Тетерников

Он сознательно скрывал все, что не касалось его литературной деятельности, свою интимную («человеческую») жизнь; под разными предлогами уклонялся сообщать о себе для печати даже элементарные биографические сведения, вместо таковых отправлял записки, которые и помещались в изданиях: «Моей автобиографии прислать не могу, так как думаю, что моя личность никому не может быть в такой степени интересна. Да мне и некогда заниматься таким ненужным делом, как писание автобиографии. СПб. Сентября 5-го 1907»[15]. Или: «Я с большим удовольствием исполнил бы всякую вашу просьбу, но это ваше желание не могу исполнить. Моя биография никому не нужна. Биография писателя должна идти только после основательного внимания критики и публики к сочинениям. Пока этого нет»[16].

После шумного успеха «Мелкого беса» А. А. Измайлов заметил: «Бесспорное достоинство Сологуба, — что и в дни, когда, несомненно, ему не было отбоя от газетчиков, он сумел сохранить гордое одиночество и красивую тишину в своем доме и в своей душе. Взысканный известностью, он не сделал ни малейшего шага в сторону любезных интервьюеров. Не только ни один интервьюер не рассказал мелких подробностей его домашнего уклада, но мы даже не знаем о нем самых общих сведений, которые неизбежно узнаешь просто о сколько-нибудь даровитом пишущем человеке, года через три его работы. Это какой-то Мельхиседек в литературе, без генеалогической таблицы, без послужного списка»[17].

Необыкновенная скрытность («игра в прятки») была свойственна Ф. Сологубу с юных лет. Однокашник писателя по уездному училищу и Учительскому институту И. И. Попов вспоминал, что сверстники ничего не знали об условиях его жизни и «домашнем интимном окружении»: «сам Тетерников никогда не рассказывал, даже тогда, когда мы в упор ставили ему вопросы. Никто из его товарищей-школьников, а позднее юношей у него не бывал, и мы даже не знали, живы ли у Феди мать, отец, кто они? Он о семье никогда не говорил»[18].

В 1921 году, после гибели жены, Ан. Н. Чеботаревской, Сологуб составил записку, в которой перечислил уничтоженные им материалы архива, в том числе интимного содержания: «В октябре 1921 г. начал уничтожать все, что было интересно только мне. Пока успел сжечь, разобрать, выбросить: 1. Многие стихотворения интимного свойства; 2. Первые главы моей автобиографии; 3. Многие портреты, фотографированные мною, моих учеников в Андреевском училище; 4. Мои фотографические портреты в домашней обстановке, снятые мною; 5. Газетные вырезки обо мне, кроме более интересных; 6. Статью „Идеализм без места“; 7. Рассказ „Желтая сводня“ (1885); 8. Газетные вырезки, — разные сведения о жизни, событиях, вообще материалы; 9. Роман „Стыдолюбивые девы“»[19].

Очевидно, Сологуб сознательно отсекал свою интимную биографию от творчества, не желал, чтобы после смерти «пленка» была проявлена. Он хотел остаться среди потомков исключительно автором своих сочинений, метафорически повторить путь героини его волшебной новеллы «Турандина» (1912). Дочь всемогущего короля Турандоне явилась в мир из неведомой страны (без одежды, без имени, «без паспорта», без памяти о прошлом), совершила чудо любви и затем, когда отец позвал ее домой, незаметно ушла, оставив на земле любовные дары. Путь художника — путь Турандины: Творец посылает его в мир, наделяя чудесным даром; исполнив высшее предназначение, он оставляет людям плоды своего творчества и покоряется Отчему зову.

Вместе с тем Сологуб — один из немногих писателей, кто с таким почти маниакальным постоянством мог рассказывать исключительно о себе; известен его афоризм: «Неистощимая тема — о себе»[20]. На автобиографическое начало как одну из самых ярких особенностей его творчества указывали практически все критики и исследователи произведений писателя[21] (романы «Тяжелые сны» и «Мелкий бес» можно считать основным источником для реконструкции биографии).

Сохраняя вокруг своей личной жизни атмосферу непроницаемости, Сологуб чрезвычайно ответственно относился к писательскому призванию и литературному труду. Документы личного архива он содержал в образцовом порядке, сохраняя не только рукописи, но даже юношеские наброски и планы ненаписанных произведений, многочисленные черновики, выписки; он составлял реестры входящих и исходящих писем и перечни подаренных ему книг, в которые переносил тексты инскриптов, вел библиографию опубликованных и ненапечатанных сочинений, записи о посещениях разных лиц, а также театров, концертов, литературных редакций, лекций и т. п., собирал вырезки из газет с рецензиями на свои книги т. д. и т. п.

Иванов-Разумник, разбиравший в 1928 году бумаги писателя для передачи их в Пушкинский Дом, не без удовлетворения отмечал:

Архив Сологуба представлял собою нечто исключительное не только по богатству материалов, но и по величайшему порядку, в котором весь этот материал содержался. Стихи и рассказы были собраны и в хронологическом, и в алфавитном порядке, датированы, разложены по алфавитным ящикам; письма разобраны по фамилиям, фотографии надписаны[22].

В дневниковой записи от 21 апреля 1923 года К. Чуковский иронизировал по поводу педантизма поэта:

Заговорили о стихах. — У меня ненапечатанных стихов (он открыл правый ящик стола) — тысяча двести тридцать четыре (вот, в конвертах, по алфавиту). — Строк? — спросил я. — Нет, стихотворений… У меня еще не все зарегистрировано. Я не регистрирую шуточных, альбомных стихов, стихов на случай и проч. — Это слово «регистрирую», «зарегистрировано» он очень любит[23].

Сологуб педантично документировал свою литературную и деловую жизнь и тем самым оказал неоценимую услугу исследователям и биографам.

Задача воссоздать психологический облик и жизненный путь автора «Мелкого беса» осознавалась как первоочередная еще его современниками.

«…Сологуб, при всех его неровностях и упадочности, не только большой писатель — он великий писатель, — признавал А. В. Амфитеатров. — Жизнь создателя лучшего русского сатирического романа — этого „Мелкого беса“, смело ставшего в один ряд с „Мертвыми душами“ и „Господами Головлевыми“, соперничающего с глубиною психологических проникновений Достоевского и Чехова, должна быть изучена и освещена пред русским читателем в каждом моменте. Пожалуй, более чем жизнь кого-либо другого из литературно знаменитых современников Сологуба. Потому что его жизнь и творчество едино суть, и одна сила мало приятна без другой. А нельзя не признать, что жизнь Федора Кузьмича, при всей ее кажущейся простоте внешней, остается сложнейшей внутренней тайной поэта, не менее темной и глубокой, чем тайна загадочного тёзки его, Федора Кузьмича, дающего столько головоломной работы русским историкам и еще больше романтическим воображателям и любителям якобы исторических путаниц, былей с небылицами»[24].